— Что-то не так?
— Нет, просто мне нужно разрешение на короткую прогулку. В бюро по переписи населения.
Все имеет свою цену: это Джеймсон уже успел усвоить. Информация стоит денег, а служба расследования обходится недешево. Но если взяться за дело самому и поработать в бюро или библиотеке, цена справки о чьем-то прошлом будет минимальной.
Робот передал его просьбу.
— Получение ответа займет несколько секунд, — сообщил он. Джеймсон терпеливо ждал. Почти все роботы ушли, с ним остался только его собственный. Он и помог хозяину надеть халат. Вода в бассейне казалась застывшей.
Внезапно прямо перед ним возникла проекция терапевта.
— Слишком рано, — объявил он. — Вы еще не готовы к поездкам.
— Я ненадолго, — промямлил Джеймсон. Он даже рассказал ему о Роуз и бюро переписи. Мужчина повернулся и заговорил с кем-то невидимым. Потом снова обернулся, покачал головой и исчез.
— Что он сказал тому типу? — спросил Джеймсон, зная, что роботы умеют читать по губам.
— Мне не позволяется передавать чужие беседы, — отказался робот.
— А то, что меня насильно удерживают в «Барроуз Крайеджиникс», это, по-твоему, законно?
— Дело вовсе не в законе. Речь идет о ваших физических возможностях и состоянии здоровья.
— Людям все еще позволено свободно передвигаться?
— Естественно.
— И предпринимать действия, которые кто-то может посчитать находящимися за пределами их физических возможностей?
— Не понимаю вопроса.
— Люди поднимаются на вершины гор? Занимаются подводным плаванием? Автогонками?
— Конечно.
— Но если они делают все это даже с риском подвергнуть свою жизнь опасности, что такого в моем посещении бюро переписи населения? Я хочу, чтобы ты отвез меня туда.
Робот молчал. Размышляет? Прикидывает?
— Если совет физиотерапевта не имеет законной силы удерживать меня тут, — продолжал Джеймсон, — ты должен подчиняться приказам своего владельца.
Робот по-прежнему ничего не отвечал.
— Мне велено спать днем, а вместо этого я изучаю документы. За эти несколько часов никто нас не хватится.
Робот наконец решился.
— Я только что закончил загрузку программ транспортировки человека. Они, разумеется, бесплатные, иначе я не сделал бы этого без вашего разрешения.
— Тогда пойдем, — приказал Джеймсон, и робот помог ему встать.
Джеймсон оделся сам, но после этого был вынужден сесть и передохнуть. Он даже почти добрел до лифта, но тут робот осторожно подхватил его под руку, и чем дальше они шли, тем тяжелее человек опирался на робота. Лифт открылся, и они ступили в большую комнату со множеством полупрозрачных овалов из стекла и металла. Шум стоял невообразимый, десятки людей шныряли из угла в угол. У Джеймсона даже уши заболели. Те помещения, в которых он бывал до этого, казались теперь настоящими оазисами тишины и уюта. Джеймсон заткнул уши и оглядел присутствующих. Все были молоды и красивы.
— Нам дали блок 88762-10, — сообщил робот, подводя Джеймсона к овалу почти рядом с лифтом. — Откройся, — велел робот, и стеклянная дверь скользнула в сторону. Внутри стояло два кресла, совершенно одинаковых, только перед одним не было штурвала. Робот усадил Джеймсона в правое кресло. Место пассажира?
Сам робот устроился во втором.
— Закройся, — скомандовал он, и стеклянная дверь закрылась. Талию и руки Джеймсона немедленно обвили кожаные ремни.
— Бюро переписи населения, — приказал робот. И они оказались в воздухе, между скалами из камня и металла. Лучи солнца, отражавшиеся от облицовки из нержавеющей стали, слепили глаза невыносимо ярким блеском. Джеймсон заслонился рукой. Далеко внизу мелькнул лес, а на горизонте сверкнула лента реки.
— Где мы? — спросил он робота, и тот назвал город, о котором Джеймсон слыхом не слыхивал.
Они находились в самой гуще «уличного» движения: справа и слева грациозно скользили такие же овалы, разрезая неподвижный воздух.
— Зрелище тебя пугает? — поинтересовался робот. — Твое сердце бьется слишком часто. Я могу затемнить стекло с твоей стороны.
— Сердце бьется потому, что я наконец снова живу, — обронил Джеймсон, наблюдая, как овалы проваливаются вниз.
Роботы-служащие бюро посылали его из комнаты в комнату, и роботу пришлось нести хозяина. Ему было очень стыдно, но идти самому не осталось сил. Нигде не видно ни каталожных шкафов, ни бумаг, ни книг. Если внимательно прислушаться, можно было разобрать человеческую речь. Здесь они говорили в обычном ритме, и только сейчас стало понятно, как сильно изменился английский.