Клитас колебался: он знал, что ее родители очень богаты. С другой стороны, ему было любопытно взглянуть на подобный образ жизни, и кроме того, Клитас был достаточно увлечен Эми, чтобы героически спрыгнуть с обрыва, если она как следует его попросит. Он даже потратил часть своих денег, чтобы купить новый костюм, и при виде этакого матушка Клитаса нервно схватилась за валиум.
Поначалу все было ужасно: его ошеломил арсенал серебряных столовых приборов и множество разнообразных хитроумных закусок, ни видом своим, ни вкусом не смахивающих на человеческую еду. Впрочем, Клитас подозревал, что придется пройти через тест, а он всегда превосходно справлялся с тестами, даже если все правила приходилось вычислять на ходу.
Эми рассказала ему, что ее папа — миллионер в первом поколении и сделал себе состояние на собственных патентах в области электроники. Поэтому всю субботу Клитас провел в университетской библиотеке, сперва разыскивая эти патенты, а после заучивая из них избранные места. Для папы, по крайней мере, он был недурно подготовлен, и затраченные усилия не пропали даром.
За супом все четверо побеседовали о компьютерах. Когда подали коктейль из лангустов и креветок в розовом соусе, мастер Джефферсон и мистер Линдербаум сузили первоначальную тему до специфических операционных систем и оптимальных схем разбиения на партиции. На стадии тушеной говядины а-ля Веллингтон (с необычайно сложным гарниром) Клитас и Зови-Меня-Линди добрались до квантовой электродинамики, а к фруктовому салату окончательно затерялись где-то в электронных дебрях. Когда дело дошло до жареных орешков, два фаната с чувством толковали о Булевой алгебре, а Эми и ее мать обменивались понимающими вздохами, едва заслышав волшебные имена Гильберта и Салливана.
К тому времени когда все четверо перешли в музыкальную комнату, где был сервирован кофе, Линди уже испытывал к Клитасу невероятно теплые чувства, которые, несомненно, были взаимны. Но Клитас все еще не догадывался, насколько он любит — действительно любит! — Эми, пока она не взяла в руки скрипку.
Это был не Страдивариус (папа с мамой пообещали подарить его дочке, когда она закончит консерваторию), но стоил этот инструмент все-таки побольше, чем шикарный «Ламборджини» в их семейном гараже. Эми оказалась не только достойна своей скрипки — она была на равных с ней. Она взяла ее в руки и тщательно настроила, а мать села за электронный органчик, сбоку от концертного рояля, включила тембр арфы и начала с простых арпеджио, в которых любой музыкально грамотный дилетант незамедлительно опознал бы интродукцию к скрипичной «Медитации» из оперы Массне «Тайс».
Клитас всю свою недолгую жизнь полностью игнорировал оперу, поэтому ему была неведома история трансцендентной любви и трансформации, лежащая в основе этого прекрасного интермеццо. Но он знал, что его подруга Эми ослепла в пять лет и что через год (в тот год, когда Клитас родился!) ей дали в руки первую скрипку, и вот уже тринадцать лет Эми голосом скрипки рассказывает миру о том, что не умеет сказать своим собственным голосом, и может быть, даже видит то, что не в силах разглядеть незрячими глазами.
С помощью обманчиво простой романтической матрицы, построенной Массне для оправдания трансформации прекрасной куртизанки Тайс в непорочную Христову невесту, Эми посылала великодушное прощение безбожной Вселенной, отнявшей у нее свет очей, и славила эту Вселенную за то, что получила от нее взамен, и язык, на котором Эми рассказывала об этом миру, был такой кристально чистый и пронзительно ясный, что его смог понять даже Клитас.
Младенцем Клитас плакал чрезвычайно редко, а после и вовсе перестал, но сейчас, когда последняя дивная нота растаяла в воздухе, не смог удержаться, прикрывая ладонями залитое слезами лицо. Теперь он знал наверняка, что безумно любит Эми, и если она пожелает, то получит его навсегда, до самого конца жизни… Как ни странно, учитывая тогдашний возраст Клитаса и его грядущие деяния, в конечном итоге так оно и произошло. Он научится играть на скрипке даже раньше, чем получит первую докторскую степень, и за всю свою совместную жизнь, прожитую в замечательном согласии, Клитас и Эми сыграют вместе десять тысяч часов великолепной музыки, но все это случится уже после Большой Идеи.
Большая Идея — почему не все слепые гениальны? — зародилась у Клитаса именно в тот памятный вечер, но понадобилась еще по крайней мере неделя, чтобы зернышко стало потихоньку развиваться и пустило первый тоненький росток.
Как свойственно почти всем тринадцатилетним человеческим детенышам, Клитас активно интересовался устройством собственного тела, равно как и других тел, попавших в поле его зрения. Но его исследования в сфере сравнительной анатомии, в отличие от деятельности большинства его ровесников, строились, скорее, на научной основе, и что уже совсем нетипично, из всех анатомических органов Клитаса более всего занимал мозг.