После наук Барри узнал историю, но не ту, что описывала хилый прогресс человечества в тюрьме под названием Земля, а давнюю историю галактической цивилизации. Он видел, как крошечные розовые комки выбираются из грязи, становятся человечеством, строят кристаллические башни, возносящиеся к звездам; он видел птиц, меняющих гнезда на плавучие города, которые люди помогают им строить; он видел, как сотни невероятных, удивительных существ обретают разум под руководством людей, создают цивилизации, а потом достигают звезд. Он видел, как космические расы сходятся, и был свидетелем неизбежной вражды и первых войн, а также Галактического Соглашения и долгого мира.
Для Барри все это было так же необычно и увлекательно, как фантастические романы. Но теперь, познав науки, он не мог не улыбнуться глупым теориям авторов относительно инопланетян и космических путешествий. На самом деле все было гораздо проще.
Но улыбка сменилась печалью, когда он вспомнил книгу Брэдбери «Вино из одуванчиков», потому что Барри понял, что за минуты учебы он утратил все, что определяло его как личность. Ему стоило огромных усилий припомнить, кем он был еще час назад. И он подумал о своей собаке, почувствовал, что пес тревожно лижет его, и ему стало спокойнее. Собака охраняла хозяина.
Барри узнал о разногласиях, терзавших человечество — они зародились в период слишком долгого мира. Он постиг могущество и славу, которую древние самодовольные существа извлекли из яркой, великолепной новой расы, почти столь же чудесной по своему технологическому развитию и силе воли, как все Галактическое Сообщество вместе взятое; он наблюдал, как образовывались многочисленные союзы, когда каждая раса стремилась привлечь на свою сторону эту могущественную силу, и какие войны охватили галактику вслед за этим.
Барри испытал боль, сильнее которой не мог вообразить, смертельную рану в душе, узнав, что эти войны привели не к досадному поражению, а к великому злу: стерилизация целых планет, достаточно древних, чтобы дать начало сотне таких рас, как человечество. Он стал свидетелем злодеяний, от которых содрогнулся бы самый жестокий палач — и эти преступления творили его собственные предки или равнодушно наблюдали за их свершением. Все было зафиксировано в те давние времена и сейчас воспроизведено без всяких искажений верным маленьким зондом.
Потом — тишина и тьма. Барри закрыл глаза. Ему потребовалось несколько минут, чтобы обрести душевное равновесие в новом состоянии.
Санди лизнул мальчика в лицо. Барри узнал теплый мокрый язык, настойчивый в своем беспокойстве. Сверх того, он мог представить генетическую структуру, которая привела к развитию клеток, образующих вкусовые луковицы в пасти собаки. Он видел генетический приказ ДНК, повинуясь которому, химические элементы выстраиваются в собаку — или человека. Он боялся открыть глаза, потому что и с закрытыми глазами увидел так много, что не мог удержаться от слез.
Но он был обязан сделать это, потому что маленький зонд, сам того не сознавая, возложил на него особую миссию.
Открыв глаза, Барри рассмотрел не следы рельсов, дерево и собаку; но Вселенную, которая раскрывалась перед ним в любой проекции — по его желанию. Только сейчас ему было трудно управлять своими желаниями. Сосредоточившись, он сумел сесть и погладить Санди; потом он наконец увидел пса: просто собака с грязной шерстью, виляющая хвостом. Он встал, пошатываясь, сжал кулаки и зажмурился, ожидая, пока пройдет дурнота, вызванная вращением галактики.
Усилием мысли Барри привел в действие станцию телепатической связи, спрятанную в Луне. Та, в свою очередь, активировала несколько других станций, известных союзникам. Только человеческий разум мог использовать станции связи в качестве ментальных усилителей. Впервые в истории все станции были настроены на один-единствен-ный человеческий разум. Барри знал, что в течение предыдущей Великой Эпохи нестройный хор человеческих «голосов» разносился по всей галактике. Любая благородная, любовная, алчная, порочная человеческая мысль, чувство или приказ оставляли след в разуме всех инопланетян.
— Мы разожгли войну, — сказал он маленькому роботу. Тот выразил согласие, полный испуга и смятения: зонд не был предназначен для столь глубоких переживаний.
— Мы заставили всех полюбить нас, — сказал Барри псу, почесывая его за ушами. Но Санди любил маленького хозяина и без утонченных ментальных приказов. Барри пришлось сделать над собой усилие, чтобы почувствовать под рукой шерсть Санди, ведь его разум был рассеян по всей галактике до самого ядра.