Адриан вошел в командный отсек и увидел, что кто-то уже занял кресло перед главной панелью управления. В этом не было ничего необычного, то есть это выглядело бы необычным, существуй обыденность в качестве сравнения. Но голова сидевшего была знакома, и этой самой голове следовало находиться на Земле. Только в червоточине все подчинялось другим законам, и единственный способ сохранить здравый рассудок — не пытаться применять правила, действующие в нормальных обстоятельствах.
Человек читал книгу.
— Питер! — воскликнул Адриан. — Что ты здесь делаешь?
Кресло повернулось.
— То же самое, что и ты, — буркнул Питер Кавендиш. — Пытаюсь найти отсюда выход.
— Но мы оставили тебя на Земле, — резонно заметил Адриан.
— Помню. И все же я здесь.
— Не думаю. Скорее всего, ты галлюцинация.
Он шагнул к Кавендишу, словно стремясь убедиться в его существовании, и уже хотел коснуться его плеча, но тот покачал головой.
— Я бы не стал этого делать.
— Почему?
— Если твоя рука пройдет сквозь меня, ты подумаешь, что рехнулся. Если же убедишься, что я из плоти и крови, рехнешься подавно.
— По-моему, это тебя признали психопатом.
— Думаешь, меня это волнует?.. — Кавендиш пожал плечами. — Может, в действительности меня здесь нет. А может, тот, кто здесь присутствует, вовсе не я.
Адриан подошел к креслу капитана, уселся и уставился на Кавендиша.
— Но почему ты на корабле?
— Вижу, дела здесь идут не слишком хорошо, верно?
— Смотря какие дела ты имеешь в виду. Корабль занес нас в червоточину. Все получилось. Насколько я понимаю, именно ты программировал компьютер.
— Я только загрузил часть послания.
— Часть, о которой ничего нам не сказал!
— Не желал лишних споров.
— Поэтому принял решение за нас!
— Я не знал, что корабль занесет именно сюда, — оправдывался Кавендиш. — Понимал только, что это программа полета.
— А если бы они захотели взорвать нас? — прошипел Адриан.
— Не пожелай они видеть нас в космосе, не послали бы чертежи. Что за идиотская шутка: посылать схемы вместе с технологиями получения антивещества лишь для того, чтобы после все уничтожить.
— В таком случае почему ты остался на Земле? — допрашивал Адриан. — Мы бы тебя взяли с собой.
Кавендиш вздрогнул.
— Я ведь все-таки психопат. Боялся лететь и боялся не лететь. Боялся не получить ответов и боялся ответов, которые могу получить. Но все же должен был получить ответы, пусть и не лично, а единственный способ добиться этого — послать вас на поиски информации.
— Спасибо, — кивнул Адриан.
— Но ты и сам этого хотел, — сказал Кавендиш.
— Ладно. Что же не сработало?
— Червоточина. Переброс должен был произойти мгновенно. А корабль все еще внутри.
— Если бы мы знали, что означает «все еще». Здесь не существует времени в известной нам форме. Мы это обнаружили и хотя с трудом, но запомнили. Поэтому, что бы и в каком бы порядке ни происходило — или безо всякого порядка вообще, — это может случиться в любой миг: когда мы вошли в червоточину или когда из нее выйдем.
— А знаешь, — протянул Кавендиш, — это может быть испытанием.
— Какого рода?
— Тестом на коэффициент интеллекта. Перехват послания инопланетян — первый уровень, расшифровка — второй, строительство корабля — третий, а сейчас мы на четвертом. Червоточина может оказаться «лабиринтом для крыс», и если мы ничего не предпримем, то никогда не выберемся.
— А если выберемся, — подхватил Адриан, — каким будет приз?
— Это самый большой вопрос, не так ли? Именно он заставил меня укрыться под защитой психоза. Может, призом станет кусочек сыра?
— Как бы там ни было, — заключил Адриан, — мы ничего не узнаем, пока не вырвемся отсюда. Что лучше: ничего не делать и надеяться, что вечность придет к концу? Или сделать что-то… что угодно, в надежде случайно отыскать решение?
Кавендиш явно растерялся. Силуэт его приобрел туманные очертания.
— Не думаю, что следует делать что-то, пока тебе в голову не придет стоящая идея.
— В этом-то и беда, — вздохнул Адриан. — Здесь не только сложно строить планы — трудно разобраться в причине и следствии, когда сначала идет следствие, а потом причина.
— Сначала приговор, потом вердикт, — кивнул Питер.
— Ты говоришь совсем как Френсис.
— Во мне есть что-то от Френсис, — промямлил Кавендиш, постепенно становясь все более прозрачным. — И немного от тебя, Джессики и даже от меня.