— Ну что ты! Просто себе доверяю больше, — объявил Уинстон и, поморщившись, признался: — Правда, моему доверию грош цена, после того как я просмотрел первый запуск… да и второй тоже.
— И дал пятнадцатичасовое упреждение на третий, — вставила Луиза.
— О, да. Никогда не забуду, как Кахру похвалила меня! В самом деле, похвалила! Я мог бы целый месяц жить исключительно ее добрыми словами. Добавить завалявшееся ядро арахиса, так и три бы протянул!
Луиза хихикнула и тут же прикрыла рот изящными пальчиками.
— А я уже тревожилась, что юмор тебе изменил. Никогда не видела, чтобы хандра так долго длилась, даже в худшие времена самых бурных… дискуссий.
Уинстон вымучил кривую улыбочку.
— Ты всегда относилась с пониманием к моим чудачествам, — заключил он, снова возвращаясь к работе.
Следующие несколько часов, пока не зашло местное солнце, они кропотливо добывали те данные, которые могли собрать, несмотря на усугублявшуюся облачность. Оба почти не говорили, боясь упустить что-то важное. В момент передышки Уинстон продолжил беседу с того места, на котором она прервалась, словно подхватив недоговоренную фразу.
— Очень важно знать, чего достигли алаланы в области космических полетов. Определить, когда они доберутся до нового уровня, скоро ли полетят на эту луну.
— К тому времени нас здесь не будет, — напомнила Луиза.
— Вот это самое печальное, — ответил Уинстон.
— Да, — кивнула Луиза, — мы наверняка успели бы раздобыть доказательства, не будь передачи алаланов столь туманны… столь… столь…
— Именно поэтому мы сами должны спросить у них, — перебил Уинстон. — Неужели, Луиза, за все эти посвященные египтологии годы ты ни разу не почувствовала раздражения? Рыться в пыльных трудах, собирать заплесневелые данные, строить теории — и не иметь шанса применить свои гипотезы к ныне существующей культуре. При одной мысли об этом я на стенку лезу!
— Тебя вообще легко вывести из себя, — мягко заметила она. — Слишком многие вещи тебя бесят, но ведь это неотъемлемая часть нашей работы и нашего опыта. Они успели сделать еще кое-какие наблюдения, прежде чем раскоп погрузился во тьму. Прошло бесконечно много времени, и наконец она объявила:
— Наша смена закончена.
— Ты иди. Я еще посижу. Что-то в этих стенах такое…
Она уже почти вышла, когда он обернулся:
— Увидимся вечером, хорошо?
— Разумеется, — улыбнулась Луиза.
Этой ночью она действительно пришла к нему. Вместе с несколькими десятками сотрудников.
Правда, связывались они друг с другом через Сеть. Все, кто не желал покидать базу в такой спешке. Больше половины трудились в отделе Гуманитарных Наук. Почти все были молоды и только начинали свою карьеру. Встречи не санкционировались начальством и, как надеялся Чалмерс, оставались тайными. Это была уже третья, отмеченная печатью наступающего отчаяния.
— Она и слушать меня не захотела, — заявил Дионис Юве, начальник отдела Системных Наук, сменивший на этом посту улетевшего Шена. Говорил он с таким акцентом, словно умудрился набить кашей полный рот, и поэтому приходилось напрягать слух, чтобы не пропустить что-нибудь важное. — Правда, не усмотрела никакой связи с вами, доктор Чалмерс. Упирается скорее из принципа, чем из личной неприязни.
Чалмерс кивнул:
— Уверен, вы сделали, что могли, Юве. Придется попросту послать к ней еще нескольких делегатов. Пусть попытаются ее урезонить. Хотя после той реплики в лучшем имперском стиле, которую она мне бросила, я все сильнее сомневаюсь, что она способна прислушаться к разумным доводам. Все же попытаться стоит.
— Чтобы в очередной раз потерпеть крах? — вмешался Эди Эгбив.
— В одиночку с ней не справиться. Нужно действовать заодно. Лучше всего — подать ходатайство.
— Но мы решили подождать с этим, — напомнил Чалмерс, — и для максимального эффекта представить его, когда прибудет транспортный корабль. Сейчас это делу не поможет.
— В таком случае, возможно, пора пускать в действие резервный вариант? — настаивал Эди. — Давайте подумаем, какие знаки оставить алаланам перед отлетом.
— Рано, — проворчал Чалмерс.
— Это преждевременно, — согласилась Карин Нилсмарк из Биосферных Наук.
Разгорелся жаркий спор. Десятки людей вопили, перебивая друг друга. Чалмерс зажал уши, — бесполезный жест, — потом все же надавил на кнопку, отсекая звук. Такие меры всегда охлаждали пыл собравшихся.
Секунд через десять он снова включил звук, но не успел раскрыть рот, как кто-то вклинился в общий разговор.