— Погодите, Элис, — в холодной своей голове Брюс ощутил укол горячей иглы, и тепло поднялось до самых ушей, создавая громкий шелест, мешавший слышать и думать. Иначе он бы уже догадался. Это так очевидно…
— Погодите, Элис, — повторил Бестер. — Вы хотите сказать, что ваш брат…
— Фред знал все, что знал Сол, они вместе должны были писать работу, и когда Сола не стало…
— Вы убили Фреда? — поразился Брюс. — Невозможно! Мэг Флоберстон…
— Милый мальчик, — грустно произнесла Элис. — Я любила Фреда почти так же сильно, как Сола. Я проснулась в другом сне, где Сола уже не было, но Фред мог повторить то, чего не должен был делать Сол.
— Д-да, я понимаю, — сказал Брюс, пытаясь обеими руками удержать в голове теплоту, начавшую литься из ушей. — Инстинкт самосохранения симбиосапиенса. Убрать Туберта, потом Бакли, затем Волкова… Послушайте, Элис, но Алекс жив и здоров, и до него вам не добраться!
— А зачем? — спросила Элис. — Алекс не выйдет из тюрьмы, улик против него достаточно. Вы думаете, он станет на суде излагать теорию симбиоза разумов во Вселенной? Даже если станет, все решат, что он уводит правосудие с пути истинного.
— Черт! — воскликнул Брюс, сжимая ладонями виски. — Что, во имя Бога, вы подсыпали мне в чай?
Он приподнялся, пытаясь выбраться из кресла, превратившегося в ловушку, но тепло в голове обратилось в жар, все внутри пылало, Брюс был уверен, что и одежда на нем тоже воспламенилась, сейчас огонь перекинется на кресло, начнется пожар, и Элис, не знающая, в каком из своих снов она сейчас пребывает, ничего не сможет сделать, и они сгорят оба, а пожарные обнаружат на пепелище два обугленных тела — мужское и женское — и подумают, что это любовники лишили себя жизни, чтобы быть вместе…
Господи, как жарко!
Элис выпила свое обычное снотворное — таблетку вабена, — подумала и проглотила еще половинку: сегодня был трудный день, она слишком возбуждена, ей обязательно нужно заснуть, и тогда он узнает, что все в порядке, больные клетки отсечены напрочь — Сол и Фред, и Алекс, и этот Бестер, слишком умный и догадливый. Она одна теперь — та, кто знает…
Когда позвонил старший инспектор Дайсон, Элис спала глубоким сном.
Дайсон стоял перед дверью и смотрел на ярко освещенные окна. Он хотел избавить Элис от вызова в суд и приехал, чтобы уточнить некоторые обстоятельства. Старший инспектор перешел улицу и поискал глазами машину Элис на стоянке. Что-то бросилось ему в глаза, когда он подъезжал сюда несколько минут назад. Что?
Вот. Огромный оранжевый «крайслер» с вмятиной на заднем бампере. Машина Брюса.
О любом другом мужчине Дайсон подумал бы: сговорились, встретились, и так им не терпелось, что даже свет не погасили. Если Брюс у Элис, то занимаются они определенно не сексом — наверняка Бестер пристал к мисс Бакли с вопросами, которые у него накопились за этот долгий и неприятный день. И если они не открывают…
«Я идиот», — мрачно подумал Дайсон, переложив по-новому в уме элементы мозаики — те же самые элементы, ни одного нового.
Ему нужно было войти, и он не стал больше звонить в дверь, попробовал отпереть ее отмычкой. Получилось легко — Дайсон так и Предполагал, обычный французский замок.
Он вошел в ярко освещенную гостиную и сразу увидел Элис — она спала, свернувшись калачиком на диване. А где Брюс?
Дайсон обошел кресло и вздрогнул — на него смотрели безумные глаза Бестера. Старший инспектор взял Брюса за руку — пульс учащенный, ударов двести, не меньше, и ладонь горячая, а лоб вообще раскаленный…
Вытащив из кармана телефон, Дайсон связался с патрульной машиной (пусть сами вызывают медиков, не станет он терять время еще и на это).
— Брюс, — позвал он, закончив разговор. — Ты слышишь меня?
— Ред, — проговорил Бестер. — Хорошо, что вы… С нами все кончено…
— Глупости, — буркнул Дайсон. — Сейчас приедут врачи…
— Врачи! — Брюс неожиданно расхохотался страшным, прерывистым, кашляющим смехом. — С нами все кончено… Я не знаю, что он мне подсыпал в чай…
— Он? — насторожился Дайсон. — Кто? Здесь был кто-нибудь, кроме вас и Элис?
— Вы не понимаете… — бормотал Брюс. — Вы думаете, сестра Мэг… Бедная, она ничего не… Никто ничего… Элис… тоже не виновата… Он убивает только раковые клетки… Зачем… если…
Рука Брюса упала, глаза закатились, дыхание прервалось, голова свесилась набок.
— Черт, — сказал Дайсон.
Он был растерян. Впервые в жизни Дайсон был не просто растерян — он понятия не имел, как представить это дело, хотя все теперь знал, со смертью Брюса у него и выбора не оставалось между двумя версиями. Он знал, что произошло, но знал также: если описать в рапорте последовательность событий так, как он их теперь понимал, с карьерой будет покончено. И это сейчас, когда все так удачно складывалось…
Господи, подумал Дайсон, о чем я? Брюс умер.
Он закрыл Бестеру глаза, и в комнате стало темнее — неужели взгляд Брюса освещал ее самые дальние закоулки? Нет, просто на улице — на противоположной стороне — погасла яркая реклама, бывают же такие совпадения…
Надо кончать с этим делом. Сейчас приедет полиция, и нужно успеть.
Дайсон обошел кресло, чтобы не видеть мертвого Брюса, гостиная выглядела мирно, обычная комната, днем он был здесь и сейчас пришел опять, чтобы поговорить с хозяйкой. Правда, вопросы теперь придется задавать другие.
— Проснитесь! — сказал Дайсон, тронув Элис за плечо. — Проснитесь, надо поговорить.
— Господи, — пробормотала Элис, открывая глаза, — впервые за много дней я так хорошо спала. Это вы, старший инспектор?.. Канал переключился. С нами покончено.
«Брюс, — подумал Дайсон, — Брюс, умирая, сказал то же самое».
— Понятно, — пробормотал он. — Никто больше не будет видеть снов.
— Почему же? Сны останутся, куда им деться? Сны — из нашего подсознания. Все, как написано в учебниках… Больше не будет озарений. Пришедших во сне решений. Доказательств теорем. И мудрых мыслей, явившихся наяву, не станет тоже, потому что подготовлены эти мысли были снами.
— То есть, — сделал вывод Дайсон, — не будет новых открытий, изобретений, идей… Неужели все, что придумали люди за тысячи лет, было лишь результатом снов?
— Не снов, — поправила Элис, — а общей работы разумов-симбионтов.
— Может быть, — в голову Дайсона пришла неожиданная мысль, — и заповеди Моисей получил тоже от…
— Во сне, безусловно, — кивнула Элис. — Моисей был замечательным реципиентом. В истории человечества немного было людей, которые не только получали информацию, но и запоминали ее, умели использовать.
— Пророки, — кивнул Дайсон.
— Пророки, — согласилась Элис. — Пророки всегда плохо кончали, вам это известно? Он не мог допустить, чтобы люди знали…
— Почему? — воскликнул Дайсон. — Ну знали бы мы о том, что существуем не сами по себе, а в симбиозе с Мировым, разумом! Мы называли его Богом. Назвали бы как-то иначе.
— Это же понятно! — воскликнула Элис. — Человечество было клеткой единого организма. Клетка не должна знать, что она часть целого. Представьте: ваша печень вдруг понимает, что она всего лишь орган для переработки крови, и что без сердца, желудка и там… не знаю… прямой кишки она ничто. И ей захочется стать самостоятельной, она же считает себя разумной, она развивается, у нее такие идеи…
— Печень — это звучит гордо, — пробормотал Дайсон.
— Что? — не поняла Элис.
— Да так… Читал когда-то. Продолжайте. Кажется, я начинаю понимать. Конечно, мне бы не понравилось, если бы моя печень вдруг возомнила о себе и решила жить по-своему, перестав заниматься тем, чем ей положено от природы.
— Вот видите…
— Хорошо, допустим. Но вот вопрос, на который у меня нет ответа. Почему он убивал? Если мог переключить канал и отсечь заболевший орган? Простая операция, и он здоров…
— Господи… — пробормотала Элис. — Откуда мне знать… Может, сначала он решил лечить химиотерапией? Убить только отдельные Клетки… людей… А потом понял, что поздно… Метастазы… Не остановить. Скоро все будут знать то, что… Сол ведь этого хотел. И я тоже. И Фред… Брюс умер, но вы уже знаете… Так что — все клетки одну за одной? Если возникает угроза метастазов, орган отсекают полностью, верно?