Одноглазый был.
Зимний туман. Нежный рисовый свет заката.
Дикий чеснок хорош к мясу. Пучок чеснока только и принес калека Одноглазый в пещеру, но вкус пищи сильно изменился. У многих из плоских губ потекла обильная слюна. Вот всего один глаз, но увидел, что зерна некоторых растений снова и снова растут. Их приятно жевать, а там, где зерна случайно падают на землю, опять вырастают растения с нежными зерновыми колосьями. Будто сильный дух откуда-то подсказывает: таким надо питаться.
«…я обещаю вам сады, где поселитесь вы навеки…»
Ноги у Одноглазого разной длины, грудь покрыта глубокими шрамами, следами старых ножевых ран. Из-за большой слабости не ходил на охоту, зато пел гортанно и неустанно, отстукивая особый ритм по сухому мочевому пузырю когда-то убитого трибой отставшего от стада мамонта.
«…так тихо, так тихо над миром дольным, с глазами гадюки, он пел и пел о старом, о странном, о безбольном, о венном, и воздух вокруг светлел…»
Кудлатая девушка Эмхед смотрела на Одноглазого с восхищением.
Когда Одноглазый пел, хриплый голос наполнял кудлатую девушку тайным желанием. Никто не сушил мухомор лучше нее. Она специально подсовывала Одноглазому самые сухие пластинки. Если не придумать совершенное оружие, пел Одноглазый, белый мамонт Шэли перетопчет всю трибу. Он умный. Он злой. Он все слышит. Птицы рассказывают холгуту про Людей льда. Рыбы разевают рты, только не умеют произнести вслух. Все против трибы. Все считают Людей льда оборванцами и наглыми. Белый мамонт будет топтать охотников в долинах и возле болот. Он не пустит охотников к ягодным полянам. Он не пустит их к оленьим стадам, перекочевывающим на север. Он не даст старушкам брать хворост. Он будет калечить Людей льда мохнатым хоботом, мохнатыми толстыми ногами, сточенным острым бивнем и нелепой своей роговой бородавкой.
«…убейте белого мамонта…»
Лукавый мухомор вызывал видения.
Он нашептывал в оттопыренное. волосатое ухо Одноглазого, что белого мамонта Шэли можно убить большим камнем, если закатить его на самую вершину крутой горы, а потом спустить сверху на лоб холгута. Правда, камень нужен такой большой, что вся триба не сможет закатить его в гору, а белый мамонт Шэли такой хитрый, что не подставит выпуклый лоб. Конечно, у подошвы горы много нежной травы и мягкого тальника, но жирный турхукэнни если и подойдет, то все равно отвернет лоб в сторону, потому что птицы ему все рассказывают. Холгут теперь приходит к пещерам только затем, чтобы убить. Раньше приходил посмеяться, а теперь приходит убить. Трясется от желания, свирепо смотрит из-под рыжей челки. Невдалеке над кучей шерстистый носорог млеет.
«Сердитый!»
Слушая Одноглазого, охотник Ушиа сердился.
Глаза у него стекленели. Он искал, что такое сказать в ответ.
Всяко рылся, всяко ворошил в своих небольших мозгах, но ничего, кроме каменного топора, в голову не приходило. Совсем задиковал. Что бы ни сказал Одноглазый, на все отвечал: нет!
«Товарищ ты по жене?»
«Нет!» — сжимал каменный топор Ушиа.
«Дети не твои разве?»
«Нет!» — стучал топором Ушиа.
«Ну, много зверя убил?»
«Нет!» — отвечал Ушиа.
«Почему холгут? Почему две руки? Зачем звезды? Река почему поворачивает, рыба плывет? Почему спина чешется, волк воет?»
«Нет!» — на все отвечал Ушиа, стуча каменным топором.
И сердито объяснял: «Одноглазый не может знать правды».
«Да почему?» — дивилась неожиданным словам кудлатая девушка Эмхед.
«Потому что у Одноглазого всего один глаз и разные ноги. А у меня два глаза и ноги ровные. Я вижу дальше, бегаю быстрей».
«…я призываю вас в страну, где нет печали, нет заката…»
Настоящая правда, утверждал Одноглазый, в большой боли.
Вот холгут далеко, утверждал, а я чувствую большую боль, которую он может мне причинить. Значит, и холгут может чувствовать боль на расстоянии.
Сказав такое, ударял концом копья в силуэт, выцарапанный на стене.
Белый мамонт, конечно, не слышал, но охотник Ушиа сердился: нет!
И всем объяснял: «Как холгуту на расстоянии станет больно от того, что здесь бьют копьем по камню?»
«Разве тебе не больно, когда здесь ты думаешь об ударе хоботом?»