Самое поразительное, что мы догадываемся об этом не сразу.
Для нас будущее наступило 11 сентября 2001 года, когда под ударами террористов обрушились небоскребы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке.
В действительности же оно начиналось гораздо раньше — просачиваясь в нашу реальность и незаметно создавая в нем опорные пункты.
Правда, мы этого не замечали.
И лишь одно может служить нам некоторым оправданием. Дракон по имени «будущее» пока, к сожалению, неукротим.
Человечество не всегда жило в страхе перед этим ненасытным чудовищем. Большую часть своей истории оно спокойно обходилось без будущего. Первобытные люди, собиратели и охотники, кочевавшие по просторам Евразии, а потом — скотоводы и земледельцы, начавшие образовывать первые устойчивые племена, о существовании будущего даже не подозревали. Время они воспринимали как само-воспроизводящийся цикл времен года: весна, лето, осень, зима, — повторяющийся из века в век и не приносящий в их жизнь ничего принципиально нового. Изменения — прежде всего, конечно, в виде технического прогресса — накапливались слишком медленно, чтобы стать заметными на протяжении одного или даже нескольких поколений.
Эхом этого непрерывного круговорота является знаменитое место в книге Екклесиаста: «Род проходит, и род приходит… Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит… Идет ветер к югу, и переходит к северу… и возвращается ветер на круги свои… Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».
Философское обобщение, заключенное в этой цитате, разумеется, содержит в себе значительно больший смысл, нежели простую метафоризацию повторяемости событий. И вместе с тем оно свидетельствует о том, что в древнем сознании, даже в эпоху возникновения первых трансцендентных понятий: первых богов, первых магических ритуалов, предназначенных именно для воздействия на грядущее, что и зафиксировала тогдашняя письменная культура, — время воспринималось не как совокупность соприкасающихся будущего и прошлого, образующая фактуру реальности, а лишь как тотальное, непрекращающееся настоящее, не имеющее границ и простирающееся из вечности в вечность.
Будущее тогда носило другое название — «неизвестность». Теснимое врагами, истощением угодий, пастбищ, земли, фатальным изменением климата, что в истории человечества происходило не раз, племя вынуждено было покидать обжитые несколькими поколениями территории и уходить на новые земли — часто за сотни и тысячи километров. Под новым небом его ждали новые опасности, с которыми пока никто еще не умел бороться, новые боги, новые демоны, требующие жертв для умиротворения. Покинутый дом представлялся в этих условиях райской обителью. Так постепенно складывались легенды о Золотом веке. И так же постепенно, из поколения в поколение, внедрялась в подсознание человечества мысль о том, что будущее, то есть пугающая неизвестность, всегда, при всех обстоятельствах хуже, чем изученное настоящее. Этот страх перед будущим, этот «ностратический архетип» потом еще не раз обнаружит себя в философии и религии, породив концепции «нисходящей ветви развития», говоря иными словами — регресса, ужасающей деградации человечества от мифической Совершенной эпохи к убожеству современности.
Древние греки сделали потрясающее открытие. Помимо демократического правления, опробованного Клисфеном еще в VI веке до нашей эры, помимо начатков либерализма, взращенных реформами Солона, помимо всех видов республик и деспотий, помимо наук, искусств, философий, ремесел, то есть всего, что в дальнейшем составило суть европейской цивилизации, греки, пожалуй, впервые за многие тысячи лет обнаружили, что у человечества есть история.
Конечно, достаточно подробные Хроники Царств, повествующие о победах и поражениях, о великих деяниях и катастрофах, об образовании государств и их распаде, существовали и в Древнем Шумере, и в Древнем Египте, и в Древнем Вавилоне, и в Древнем Китае. Эта форма сохранения прошлого была у древних народов весьма популярной. Однако хроники эти (точнее — анналы, краткие записи тех или иных экстраординарных событий) еще не представляли собой связного изложения прошлого, они не могли заполнить всю его необозримую пустоту. Это была лишь горсть тусклых фонариков в сумерках тысячелетий. Древние греки отважно ринулись на исследование этого океана. Они впервые начали сопоставлять факты минувшего между собой, заполнять имеющиеся пробелы и создавать тем самым непрерывность потока времени. Связность событий предполагала их взаимную обусловленность, а отсюда было уже недалеко до осознания неких закономерностей. Прошлое перестало быть набором случайных окаменелостей и превратилось в движение сил, порождающих настоящее. Говоря иными словами, оно стало историей, и появление специальной музы, ей покровительствующей, засвидетельствовало это первое разделение времени.