Между тем на Марсе жило уже довольно много людей. Ни у кого из них не было денег, чтобы вернуться на Землю. Им оставалось только приспосабливаться к обстоятельствам.
Тем утром Мэри Гриффит проснулась в своей постели одна, что не соответствовало ее привычкам. Некоторое время она неподвижно лежала, прислушиваясь к тишине. Тишину нарушало только низкое гудение генератора, а также негромкий храп, доносившийся со спальных антресолей, прилепившихся к крыше купола, как ласточкины гнезда. Никто не кашлял. Никто не ссорился. Не скрипел металл, а значит, клапаны Третьего бродильного чана пока не нуждались во внеочередной чистке.
Улыбаясь своим мыслям, Мэри выбралась из-под одеяла и, опустив вниз легкую алюминиевую лестницу, стала привычно быстро спускаться с антресолей, готовясь встретить новый день.
Мэри Гриффит была женщиной уже далеко не юной, но крепкой и коренастой. Помимо физической силы и выносливости она унаследовала от своих далеких предков-шахтеров бочкообразную грудную клетку, поддерживавшую ее внушительных размеров бюст на должной высоте. Низкая марсианская гравитация была еще одной причиной, сделавшей восхитительные формы мамаши Гриффит одной из основных достопримечательностей Поселения.
Подтянув лестницу обратно к потолку и завязав перекинутый через блок канат аккуратным морским узлом, который сделал бы честь опытному морскому волку, Мэри включила плиту и, пока та разогревалась, накачала полный чайник воды. Это, как всегда, оказалось нелегко: вода еле текла, к тому же она была ржаво-бурой, почти непрозрачной. Колонка то и дело принималась хрипеть и изрыгать застрявшую в трубе грязь, но Мэри знала: если воду как следует прокипятить, она будет приемлемо чистой. Через несколько минут она уже сидела за столом и, потягивая утренний чай, смотрела, как горячий водяной пар поднимается и тает в холодном и сухом воздухе.
Каким бы призрачным ни выглядел этот пар, он свое дело сделал. Добравшись до антресолей, запах влаги разбудил остальных спящих так же верно, как это сделал бы где-нибудь на Земле аромат шкворча-щей на сковороде яичницы с беконом. Очень скоро Мэри услышала, как ее домочадцы сбрасывают одеяла, расстегивают спальные мешки, зевают, покашливают, перешептываются, и вздохнула, прощаясь с последними мгновениями спокойствия и тишины раннего утра. Наступил еще один день.
Она подняла плотные металлические жалюзи на большом окне, и в дом ворвался угрюмый красноватый рассвет.
— О, Господи, какой яркий свет! — донесся сверху чей-то жалобный вздох, и через несколько секунд с антресолей свесился тонкий канат, по которому нерешительно сполз мистер Мортон. Он был одет в длинный черный термокостюм, делавший его необычайно похожим на боязливого паучка.
— Доброе утро, мистер Мортон, — сказала Мэри по-английски, потому что его панкельтский все еще оставлял желать лучшего.
— Доброе утро, мэм, — почтительно ответил мистер Мортон и поморщился, ступив босыми ступнями на засыпанный песком холодный пол. Высоко поднимая ноги, он вприпрыжку добрался до плиты и налил себе чашку чая, с наслаждением вдыхая горячий пар. Повернувшись к большому каменному столу, он уселся и снова поморщился, ударившись коленом о массивную бетонную опору. Размешав в чае солидный кусок масла, Мортон поднес чашку к губам и посмотрел на Мэри сквозь пар. В его глазах сквозило явное замешательство.
— Чем… что вы поручите мне сегодня, мэм?
Мэри еще раз вздохнула, призывая на помощь все свое терпение.
Формально Мортон был ее наемным работником; таковым он сделался с того рокового дня, когда — как и большинство товарищей по несчастью — обнаружил, что его выходное пособие не покрывает и половины стоимости обратного билета на Землю.
— Кажется, вчера ты так и не дочистил Пятый бродильник? — промолвила Мэри.
— Не дочистил, — грустно согласился Мортон.
— Тогда, я думаю, тебе следует закончить дело.
— О’кей, — кивнул он.
Мэри частенько приходилось указывать Мортону, чем ему следует заняться, но его вины в этом не было. Он не был глупым или беспомощным, просто большую часть своей взрослой жизни — и детства тоже — Мортон провел в психиатрических лечебницах. В десятилетнем возрасте он попался на чтении рассказов Эдгара Аллана По и был отнесен к так называемым «эксцентричным типам».