Шнифеле называет это «фантомным зрением». Раздражение зрительного центра как следствие операции.
Впечатляет.
А еще, ощущая ладонями тепло ее тела, я теперь временами вижу лицо Нининг. Прекрасное юное лицо — бархатистое и чуть смуглое, с миндалевидными темными глазами, в которых любовь мешается с болью.
Утром я просыпаюсь задолго до подъема, и щеки у меня мокрые. Из коридора доносится незамысловатая песенка. Неужели кто-то включил в такую рань радио? Или это стоны? Пациент зовет на помощь? И где же ночная сиделка?
Я встаю с кровати, расстилаю на полу простыню и опускаюсь на колени для молитвы.
Оторвав большой квадрат от широченного рулона бумажных полотенец над кушеткой для обследований, он отвернулся и вытерся.
— Что бы ни случилось, его нужно вытягивать: нельзя, чтобы он умер, пока не будут оплачены все счета. Его сын ничего не упустит, использует все до единой юридические проволочки. Как наш старик сегодня?
Поправив бюстгальтер, она застегнула халат.
— Найдя его сегодня утром на коленях у кровати, я уже опасалась самого худшего. Но он был просто не в себе, пялился на меня растерянно своими разноцветными глазами. — Одернув юбку, она пожала плечами. — При этом он все время бормотал что-то вроде «Аллах атбак».
Остановившись, профессор склонил голову, словно прислушивался. Потом быстрым движением застегнул молнию. Скомкав бумажное полотенце, он швырнул его в корзину.
Затем повернулся к медсестре и поглядел на нее с досадливым упреком.
— Позаботьтесь, чтобы его перевели в интенсивную терапию, сестра.
У раковины он щедро намылил руки. Медсестра насмешливо рассматривала его узкую спину.
— Я уже приняла все меры, профессор Шойфеле.
— В любом случае надо затребовать и левый глаз тоже. Возможно, успеем провести вторую трансплантацию, пока старый баран не спятил окончательно.
— При запросе второго глаза АПП требует два независимых заключения.
— Сам знаю, сестра. Профессор Босх из университетской клиники нам в дружеской помощи не откажет, и профессор Дётерле из института Альберта Швейтцлера тоже.
Он вытер руки.
— Аллах акбар, — пробормотал он, покачав головой. — Во всяком случае, вскрытие обещает быть весьма любопытным.
Сезон дождей миновал. В голубой вышине громоздятся белые облака. Дети запускают бумажного змея над рисовыми полями. Я показал им, как сбить прочный каркас, как крепче привязать хвост, чтобы змей лучше ловил ветер. Как мерно и решительно выбирать веревку, пока он не оседлает ветер и не потребует простора.
Насос у реки я разобрал и почистил, смазал и снова собрал. Конечно, это временное решение. Я импровизировал по ходу, насколько получалось без специального инструмента и запчастей. Работает он плохо, но воду все-таки гонит. Возиться с техникой кажется мне странно привычным. С тех пор как мне сделали операцию на голову, у меня появились умения, которым я никогда не учился, и по ночам я вижу сны, которые принадлежат не мне.
Я нарисовал запчасти для насоса, их надо будет изготовить. Один сосед завтра рано утром поедет в город на автобусе. Когда я протянул ему листок с чертежами, он поглядел на меня отчужденно и отшатнулся от моей пустой глазницы. Конечно, они завидуют мне, с тех пор как я построил дом и арендовал сухие пустоши на склоне. Когда починю насос, проблем с орошением не будет. Я посажу там рис.
Чудесно ранним утром идти за плугом по свежезатопленному полю, когда вода еще прохладная, а тени длинные.
От мысли, что я лишусь и второго глаза, мне становится грустно. Тогда я больше не смогу видеть тебя, любимая Нининг. И все же я верю, что «увижу» тебя и руками, так ты мне знакома. Легко, как перышко, ты садишься мне на колени, нежно гладишь пальцами шрам, который тянется от виска за ухо и дальше к затылку. Шрам давно уже зарос, его почти не видно.
На работу меня будет водить Преди, мой старший. Смышленый мальчик, и руки у него такие же ловкие, как у меня. Осенью он пойдет в школу.
А Вати, мой бутончик, такая нежная и гибкая, — вся в мать. Горько было бы не видеть, так она растет. Всякий раз при виде меня она ударяется в слезы. Когда папа поедет в город, он купит себе новый глаз, утешаю я ее. В три года такому еще верят.
Синяя дымка лениво плывет над крышами. Крестьяне вернулись с полей. Женщины ставят томиться рис. В сгущающихся сумерках играют, сливаясь с тенями, дети.
Калонги целеустремленно держат путь к плодовым плантациям на севере, неуклюже взмахивают крыльями, уходят широким клином по ставшему теперь медным небу.