Обустройство жилища — это вечное движение между Сциллой и Харибдой. Большинству наших соотечественников приходится не столько обустраивать жилище под себя, сколько самим подстраиваться под ту жилплощадь, что уже имеется… Если же начать мечтать об универсальном доме, то окажется, что весь он должен строиться на противоречиях. С одной стороны, он никак не может быть маленьким — в нем должны быть гостиная, спальня, подсобное помещение, кухня, кабинет… С другой стороны, очень большим дом тоже не должен быть, — я не представляю себя в доме, где слишком много комнат и несколько уровней; и думаю: я не одинок в таком ощущении, иначе откуда бы взялось столько книг и фильмов, где напряжение нагнетается за счет того, что герои блуждают из комнаты в комнату в огромном доме. Если речь идет о доме будущего, то он должен иметь интеллектуальную оснастку, должен освободить хозяина от части бытовых раздумий — это с одной стороны. А с другой — и лишней свободы ему давать не стоит, во избежание комплексов и стрессов у хозяина. К этим двум парам «общих» Сцилл и Харибд добавлю еще одну от себя лично: я люблю, когда в доме есть старинные предметы, но при этом не хочу отказываться и от удобств современного сервиса. Но главная моя бытовая проблема — это наведение чистоты. Никак не хочется жить в грязи, но и убираться все время тоже неохота. При этом квартира полна мелких предметов: книг, кассет, дисков, картинок, каких-то сувениров и прочих артефактов. И большинство из них боится влаги! Я бы не задумавшись назвал гением того, кто изобрел бы способ все это автоматически очищать от пыли…
Хочу, чтобы Дом имел несколько автоматических профилей. Например, «Утро», «Работа», «Отдых», «Гости», «Гостям пора уходить», «Гости ушли».
Хочу, чтобы Дом моделировал профили не только светом, звуком и запахом, но и изменял пространство.
Хочу, чтобы Дом изымал из оборота ненужные вещи, а потом тайком от меня их выкидывал.
Хочу, чтобы Дом никогда не говорил мне: «Где ты шлялся полночи?», «Соседи уже давно балкон застеклили» и «Пора стать серьезнее».
Хочу, чтобы Дом отлавливал мышей, мух и комаров, но не убивал, а выпускал на свободу.
И еще. Если можно, конечно. Пусть им управляет какая-нибудь нормальная операционная система. Не очень хочется каждые полчаса слышать: «Дом выполнил недопустимую операцию и будет закрыт».
«Смартхаус» — это совершенно иное качество жизни. Рядовому пользователю бытовых приборов и не снилось, какой уровень комфорта предоставляет человеку нынешний «смарт». Да, многие слышали о самоочистке помещений, автоматическом заказе продуктов, многоуровневой охране… Но это ничего не говорит об идеологии «смарта». Теперь представьте: вы вышли из душа, а «смарт» заранее ступенчато изменил температуру воздуха на вашем пути. Перемещаясь из зоны в зону, ваше тело охлаждается плавно. Вот какие мелочи отслеживает грамотно настроенный «смарт», и таков он во всем. Заказывая себе «умный дом», вы столкнетесь с необходимостью ответить на сотни вопросов, зачастую неожиданных. Потому что «смарт» должен вас даже не окружать заботой, а мягко ею обволакивать. И конечно, в идеале «смарт» — не начинка для готового здания, а дом, отстроенный комплексно, с нуля. Строительству предшествует длительная рекогносцировка, когда будет учтено все — коммуникации, роза ветров, криминогенный фактор… Хороший «смарт» способен долго жить в автономном режиме. Но в то же время его нельзя ставить абы где. Его могут элементарно затравить соседи. Его трудно ограбить, но все усилия дома по самообороне пойдут насмарку, если не прибудет вызванная им охрана. Он великолепный самодиагност, но что в этом толку, если до ближайшего специально обученного техника — сотни километров. Такие мелочи тоже приходится учитывать при проектировании.
И наконец, основное. Сколь бы умен ни был дом, но если его жильцы в принципе не умеют быть счастливыми, тут им «смарт» никаким боком не помощник. По статистике, убийства и самоубийства происходят в «смартах» ничуть не реже, чем в обычных домах.
А я свою крошечную арендованную «однушку» уверенно могу назвать «смартхаусом». У меня тут целых две умных головы. И несколько компьютеров разной степени раздолбанности. Если доживу до глубокой старости — постараюсь к тому моменту заработать на «смарт». Пусть обо мне, немощном, заботится. Пока что он мне просто не нужен. Слишком расслабляет и отрывает от реальности. Русскому фантасту это ни к чему.
ПРОЗА
Рассел Гриффин
Сберечь время
— Кьеркегор, — говорила официантка бармену, — не знал, что…
— Круассан, будьте добры, — попросил мистер Леру.
— …со своей колокольни…
— Если это не слишком трудно, — продолжал мистер Леру, — и…
— Ты приздаешь алогичдое избедедие веры, — отпарировал бармен, сморкаясь. Несколько минут назад он обчихал всего мистера Леру. — Если ты спросишь бедя, твой чертов гегельядский форбализб…
— Кофе, — закончил мистер Леру.
— Способен ли ты хоть частично понять суть этой дефиниции? — бросила официантка, направляясь к дальнему концу стойки.
— Деужели дельзя потратить вребя на простой оббед бысляби? — вопросил бармен и последовал за ней.
Мистеру Леру, сидевшему за столиком рядом со стойкой, было ясно, что проблема Кьеркегора и формализма Гегеля, возникшая еще во время завтрака, вряд ли будет разрешена до прихода Дитера. В этом беда университетских городков. Здесь не бывает профессиональных официанток. Не бывает поломоек — энтузиасток своего дела. Весь местный сектор обслуживания состоит из случайных интеллектуалов, готовящихся осесть где-то в другом месте.
Он пошарил в кармане и убедился, что монета Дитера никуда не делась. А ведь он мог нечаянно расплатиться ею. При этой мысли ему стало страшно. Пожалуй, хорошо, что официантка так занята. Со вздохом он поднялся со стула, прошел между завсегдатаями кафе, взъерошенными беглецами из психушек, листавшими книги по философии-религии-нравственности, и направился к двери.
Ему все еще хотелось съесть мягкий слоеный круассан. Круассаны хороши тем, что ими нельзя отравиться.
Нигде не найти круассанов лучше, чем в этом кафе при книжном магазине, от которого рукой подать до Двуязычной библиотеки Леопольда при факультете гуманитарных наук — хотя в последнее время эти тонкие пожелтевшие корешки Боэция, Августина Блаженного, епископа Гиппонского и «Сна о Кресте» все больше и больше отодвигались в сторону, освобождая место дешевым изданиям.
— Истида субъективда! — донесся до него выкрик бармена.
— Фашист! — провизжала в ответ официантка.
На улице полисмен выписывал квитанцию, поставив ботинок на бампер автомобиля.
— Не думайте, что мне это нравится, — сказал он. — Но я заканчиваю диссертацию…
— Полицейские науки? — выдавил улыбку мистер Леру. Полисмены нервировали его. Впрочем, так же, как толпа, высота, закрытые пространства, открытые пространства, тризм челюсти (он каждое утро, начиная с пятилетнего возраста, регулярно проверял, не заедает ли челюсть) и смерть от удушья в ресторанах.
— Сравнительное литературоведение, — сказал полисмен.
Мистер Леру улыбнулся с таким видом, будто ему наступили на ногу.
Мистер Леру не был чужаком в академии. Он работал над диссертацией, превращая ее в книгу. Диссертация называлась «966-й: Год предначертания».
Он начал с 1066-го, но суматоха отвратительных битв, ни на что не похожие имена викингов (Рагнар Ворсистые Штаны, подумать только! Айвар-без-Костей!) и победа норманнских неотесанных пиратов над культурными англосаксами заставляли его спускаться все ниже и ниже, пока он не добрался до 966-го — года, в который ничего не случилось, года, который был для робкого странника во времени, вроде мистера Леру, сонным солнечным днем, тяжким от пыльцы и гудения лишенных жала пчел. Здесь пресыщенный историк мог плавать, как на надувном плотике, в пушистом тепле заводи потока времени, размышляя о таких вещах, как чистота англосаксонского героического идеала. Беовульф, зная о том, что обречен, идет в пещеру дракона, потому что так нужно его людям. Бьортвольд сражается без надежды бок о бок со своим вождем Бьортнотом, пока викинги не обрушиваются на него в битве при Мэлдоне. Вот сущность добродетели — упорно продолжать свое дело перед лицом очевидного поражения.