Ему все еще хотелось съесть мягкий слоеный круассан. Круассаны хороши тем, что ими нельзя отравиться.
Нигде не найти круассанов лучше, чем в этом кафе при книжном магазине, от которого рукой подать до Двуязычной библиотеки Леопольда при факультете гуманитарных наук — хотя в последнее время эти тонкие пожелтевшие корешки Боэция, Августина Блаженного, епископа Гиппонского и «Сна о Кресте» все больше и больше отодвигались в сторону, освобождая место дешевым изданиям.
— Истида субъективда! — донесся до него выкрик бармена.
— Фашист! — провизжала в ответ официантка.
На улице полисмен выписывал квитанцию, поставив ботинок на бампер автомобиля.
— Не думайте, что мне это нравится, — сказал он. — Но я заканчиваю диссертацию…
— Полицейские науки? — выдавил улыбку мистер Леру. Полисмены нервировали его. Впрочем, так же, как толпа, высота, закрытые пространства, открытые пространства, тризм челюсти (он каждое утро, начиная с пятилетнего возраста, регулярно проверял, не заедает ли челюсть) и смерть от удушья в ресторанах.
— Сравнительное литературоведение, — сказал полисмен.
Мистер Леру улыбнулся с таким видом, будто ему наступили на ногу.
Мистер Леру не был чужаком в академии. Он работал над диссертацией, превращая ее в книгу. Диссертация называлась «966-й: Год предначертания».
Он начал с 1066-го, но суматоха отвратительных битв, ни на что не похожие имена викингов (Рагнар Ворсистые Штаны, подумать только! Айвар-без-Костей!) и победа норманнских неотесанных пиратов над культурными англосаксами заставляли его спускаться все ниже и ниже, пока он не добрался до 966-го — года, в который ничего не случилось, года, который был для робкого странника во времени, вроде мистера Леру, сонным солнечным днем, тяжким от пыльцы и гудения лишенных жала пчел. Здесь пресыщенный историк мог плавать, как на надувном плотике, в пушистом тепле заводи потока времени, размышляя о таких вещах, как чистота англосаксонского героического идеала. Беовульф, зная о том, что обречен, идет в пещеру дракона, потому что так нужно его людям. Бьортвольд сражается без надежды бок о бок со своим вождем Бьортнотом, пока викинги не обрушиваются на него в битве при Мэлдоне. Вот сущность добродетели — упорно продолжать свое дело перед лицом очевидного поражения.
Это придает англосаксонской литературе торжественность и величие. Поэмы начинаются с риторических вопросов: «Увы! Где Медовый чертог?» или «Увы! Где теперь всадники?». И ответов вроде: «Увы! Лежит в руинах!» или «Увы! Тлеют в могилах!». Возможно, самым подходящим определением этой поэзии было бы сумрачная. Хорошо, мрачная, а уж кто мог оценить клиническую депрессию, так это мистер Леру.
Он подвергся первой реальной проверке на депрессию, когда исторический истеблишмент отверг «966-й: Год предначертания», сочтя его описательной работой. Где были теоретические сценки, аксиоматические буксы и безапелляционные дорожные колеса, чтобы довести до пункта назначения поезд его логики? Напрасно он доказывал: поскольку в 966-м так ничего и не случилось, то не требуется никакой теории, чтобы это объяснить.
«Кто-нибудь когда-нибудь слышал о бесконфликтной историографии?» — вопрошали они.
Из-за их злопамятности ему пришлось посылать «966-й: Год предначертания» в Голландию и платить из своего кармана, чтобы книгу напечатали плохо знающие английский голландцы.
Он остановился и выудил из кармана монету Дитера. Что за прихоть посылать такую ценность по почте внутри кампуса. Судя по весу, монета золотая, она блестит, словно новенький крюгерранд[10]. На ней выбита голова, увенчанная лавровым венком и словами TI CLAVDIVS CAESAR AVG PMTRRP, на одной стороне и девушка в прозрачном платье и слова LIBERTAD AVGUSTA на другой.
Не надо быть римским историком, чтобы понять: это золотой царствования императора Клавдия, 41–43 годы н. э., стоимостью в двадцать пять серебряных динариев. И кто знает, сколько тысяч долларов.
Зато никому не понять, где такой идиот, как Дитер (нельзя сказать, чтобы мистер Леру когда-нибудь говорил ему это в лицо), который проводит все свое время, выступая против экспериментов на кошках и за эксперименты на обществе, добыл римскую монету в столь нетронутом виде, что мистер Леру мог бы поручиться: ее отлили только вчера. Скорее всего, это копия.
Мистер Леру добрался до дома порядком проголодавшись, а Дитера все не было. Что ж, поделом, нечего водить дружбу с людьми с факультета коммуникационных наук. Он прошел прямо в гараж за своим аккуратным домиком (на самом деле он никогда не пользовался им как гаражом, потому что в день экзамена на права тридцать лет назад его хватила такая мигрень, что пришлось лежать в постели до тех пор, пока головная боль и любое стремление водить машину милосердно прошли), влез в свой синий комбинезон механика и противогаз времен второй мировой войны и зарядил пульверизатор ядохимикатом от насекомых.