Она закричала, прежде чем успела сообразить, что слова ее прозвучат совершенно по-детски:
– Зачем вы задержали меня здесь? Почему не отослали к Бену Ко, как обещал мне Мастер?
Йани промолчал, однако ответ она прочитала на его лице: он и был Бен Ко. Тот самый, за которым она должна была наблюдать по указанию Мастера, у которого должна была учиться. Она отвернулась – и вовремя, – чтобы ее вырвало на пол, а не на Брака.
Это было немыслимо. Даже после того как няня дала ему какое-то средство и Брак ощутил, как отступили ужас, паника и гнев, понимание бессмысленности происходящего не желало покидать его. Он ощущал, что искусственный покой рожден лекарством, а бессмысленность как раз оставалась реальной.
Итак, его целостность нарушена. Он, Брак, сделался чудовищем, он наделен сердцем вонючего и опасного зверя…
Это следовало осознать.
Йани видел, что творится с юношей. Он приказал Клари:
– Садись.
Она подчинилась, делая это, как казалось Браку, в каком-то оцепенении. Неужели и ей дали успокоительное, пока он кричал? Но разве она не одна из них?
Йани спросил:
– Брак, что случится, что неизбежно произойдет, когда твой народ выиграет эту войну?
Он не ответил, он не мог ответить. Однако он сумел сесть на кушетке. Почему-то показалось важным, чтобы в этот момент он сидел, а не лежал на спине, как младенец.
– Я расскажу тебе, что будет потом, Брак. Вы попытаетесь превратить Игнацию в Тримон. Вы распустите войска этой страны, уничтожите строгую авторитарность правления, приравняете мужчин в правах к женщинам, попытаетесь научить всех читать, возделывать землю и обратите всех в вегетарианство.
– Ну и что? – спросил Брак.
– Вы считаете, что замените ложные ценности истинными. А на самом деле замените тиранию власти тиранией собственной правоты. И этим самым вызовете революцию – куда более жестокую и кровавую, чем закончившаяся вашей победой война. Значительно более кровавую. Погибнут тысячи человек. Дело в том, что игнациям не нужны ваши ценности: свобода личности, терпимость, демократия.
Брак взорвался:
– Но они же наилучшие! Йани устало улыбнулся:
– Возможно. Но свобода, терпимость, демократия оставляют многих людей разобщенными, не имеющими надежного места в установившейся властной структуре семьи и касты.
– Тогда надо создать для себя собственное место, – упрямо возразил Брак.
– Некоторые не способны на это. Другие не захотят этого делать. Многие все равно будут чувствовать себя лишенными корней в столь переменчивом мире. Вы очень жестоки к этим людям, среди которых есть старые и больные, бездарные и трусливые. Вы оторвете их от всего, на что они способны рассчитывать…
– Но…
– Ты предполагаешь, – невозмутимо продолжил Йани, – что все должны думать так, как твой народ. Тебе кажется, что если игнации увидят ошибочность собственных путей, то начнут думать так, как ты. Подобный взгляд на вещи несправедлив, аморален и опасен.
Гнев затопил Брака, прорвавшись сквозь наведенный лекарством покой:
– Аморален? Но ведь это игнации напали на нас!
– Да, я знаю, – проговорил Йани, – но, с точки зрения Служителей Мира, это неважно. Главное – свести к минимуму последующий разгул насилия.
– Путем насилия надо мной? Вскрывая тела детей и вставляя им звериные сердца?
Йани пожал плечами:
– Твой народ наделяет зверей духовным равенством с человеком, вы помещаете душу в мыслящем мозгу, а не в сердечной мышце. Поэтому для тебя лично то, что с тобой сделали, не существенно.
Брак, открыв рот, глядел на него. Клари взорвалась:
– Но ведь это всего лишь старый дерьмовый лозунг: цель оправдывает средства!
Йани улыбнулся:
– Отлично, Клари. Иногда так и бывает.
– Нет, – проговорила она. – Нет!
– Даже для того, чтобы предотвратить или ограничить геноцид? Брак, ты знаешь, что произойдет в Тримоне в результате наших манипуляций. Твой народ узнает об этом через несколько часов. Они прилетят сюда за вами. А потом из-за вас начнутся волнения в обществе: по поводу учиненного нами злодеяния, по поводу сотворенных нами чудовищ, то есть детей, превратившихся в монстров, но тем не менее остающихся детьми. Образуются партии. Ваши верования будут поставлены под сомнение. Единство и неделимость вашего пуританского общества рухнут астероидами в самую его середину, вздымая облако грязи и пыли. Правоверные никогда не сумеют достичь прежней чистоты и святости. Одна из этих маленьких девочек, наделенных сердцами гайлутов, дочь заместителя вашего правителя.
Брак спустил ноги с лежанки. Ощутив на мгновение головокружение, он все же сел, как подобает взрослому.
– Тримон, – продолжал Йани, – никогда более не будет таким самоуверенным и надменным в попытке перестроить Игнацию. Поэтому революция в этой стране не будет настолько жестокой, и Тримон не отреагирует на нее геноцидом, который всегда стоит рядом с фанатичной уверенностью в собственной правоте.
Брак с жаром воскликнул:
– Мой народ никогда не…
– Ты так думаешь? Или ты хочешь сказать мне, что у такого парня, как ты, никогда не рождалось сомнений по поводу этой войны?
Задуманный ваму в горы, потрясенные лица друзей, потупленный взор матери… и все это менее недели назад. Брак молчал. Йани не намеревался проявлять снисхождение:
– Ну, что скажешь на это, мой юный друг?
– Скажу, что Служители Мира столь же опасны, как и насилие, которое они пытаются предотвратить.
– А ведь ты прав. – Неожиданно Йани сделался на десятилетие старше. – Полагаешь, мы не думаем об этом?
– Не знаю, – ответил Брак. Он крючился на краю койки. Ему казалось, что он более не может быть уверен ни в чем.
– Я знаю! – выкрикнула Клари. – Йани, Бен Ко, какое бы имя ты ни носил, я ухожу из корпуса Служителей Мира! Прямо сейчас. Сию же минуту. Вы несете зло!
– Ты уверена в этом? Мы никого не убиваем.
Клари разразилась слезами. Йани не пытался утешить ее. Брак посмотрел на девушку с нежностью, он обнял эту жительницу иной планеты, так увлеченно повествовавшую ему о делах Служителей Мира над трупом пещерного гайлута.
Брак с гневом поглядел на Йани:
– Она расскажет всей Галактике о том, что вы собой представляете.
– Надеюсь на это, – сказал Йани. – И это тоже является частью процесса.
– Какого еще процесса? – Брак сплюнул. Прикосновение к Клари придало ему отваги.
– Процесса, который должен помешать идеологиям обретать излишнюю жесткость, становиться непогрешимыми. Перемешать идеи. Установить, как говорят некоторые, равновесие.
– Или всеобщее развращение! – выкрикнул Брак, и дрожащая девушка притихла в его руках.
– Развращение является менее грубым методом вмешательства, чем прямое насилие. – Йани потянулся. – Ну, мне пора. Клари?
– Только не с вами! Никогда!
– Тебе самой выбирать, послушница. Хотя мне жаль. Брак, твои соотечественники заберут тебя и детей чуть позже, сегодня же днем. Мы дадим им точные координаты, как только окажемся далеко отсюда. А до тех пор вам с Клари придется приглядывать за малышами. Потом, как ты знаешь, твои родители примут тебя так, как если бы никакого ксенотрансплантата не было. Им придется. Этого требуют принятые у вас нормы терпимости. И на этом ваши нормы отомрут, претерпев изрядные изменения.
Брак не ответил. Он поглядел в спину Йани со смешанным чувством.
– Ненавижу их! – воскликнула Клари, отодвигаясь от юноши. – Злые, аморальные… и я никогда не знала, насколько развращенные! Я не знала этого! Не знала!
– Да, – согласился Брак, а потом что-то, возникшее из глубин дурмана, мысли и чувства, заставило его возразить. – Нет, Клари…
Но она опять зарыдала, не слушая его.
Борясь с головокружением, Брак сидел на краю кровати. Что с ней делать? Конечно, сперва привести к его матери. И если Клари захочет остаться на Тримоне… впрочем, она же инопланетянка! И тем не менее, поглядев на нее, он вдруг понял: невзирая на то, что девушка эта ела плоть животных, она вполне способна найти себе занятие в Тримоне – на ферме или в городе. Причина, наверное, крылась в этой ее прямолинейности, цельности, уверенности в установленных истинах. В Тримоне Клари могла даже почувствовать себя счастливой, ощутить себя в этой стране, как дома.