«…Есть все основания полагать, что я еврей. По крайней мере, моя мать — еврейка и мать моего отца — тоже, таким образом и мой отец, и я евреи по определению. При том, что я не делал и не делаю ничего, чтобы как-то подчеркнуть вышеуказанный факт или что-то кому-то доказать. Я не посещаю синагогу, не соблюдаю религиозные праздники и даже невероятным образом умудрился избежать этого болезненного ритуала — обрезания… Однако это ровным счетом ничего не значит. Я — еврей, и все тут.
Как это может быть? Ну, при том, что не считаю себя религиозным, я все же несу на себе культурные стигматы (если вы простите мне такую терминологическую вольность). Я родился в российском местечке и вместе с семьей переселился в Бруклин, где, как вы знаете, на каждом углу — еврейская лавка или мастерская. В одной из таких кондитерских лавок, принадлежавших моему отцу, я проработал тринадцать лет. Есть и другие приметы. Говорят, что я мастерски рассказываю анекдоты на идише и вообще довольно сносно владею этим языком. Люблю также грустную музыку — и еще густо намазывать горчицу на хлеб».
К этому можно добавить седые пейсы, коим, как хвастал Азимов, завидовали даже почтенные бруклинские раввины!
В Америке, куда семейство Озимовых в 1923 году бежало от страшного голода, поразившего Россию, иммиграционные чиновники, понятия не имевшие о наших озимых, переиначили имя и фамилию мальчика на американский лад: Айзек Асимов. И уже позже, в первых переводах на русский, его фамилия почему-то стала звучать по-восточному — Азимов.
Американское гражданство писатель принял в 1928 году. Науки давались ему шутя, и после окончания химического факультета престижного Колумбийского университета в Нью-Йорке перед молодым ученым открылась многообещающая научная карьера. Завершилась она в 1958 году, когда 38-летний преподаватель биохимии Бостонского университета решил посвятить себя науке в ином качестве — писателя-фантаста и популяризатора.
Правда, до этого была еще аспирантура и служба в армии. Войну, кстати, призывник Азимов провел в Экспериментальном исследовательском центре морской авиации США, где познакомился с Робертом Хайнлайном и Спрэгом Де Кампом — будущими знаменитыми коллегами по НФ-цеху. И занимались молодые люди там самой настоящей фантастикой — вроде изобретения антигравитационного прибора, радара и средства, позволявшего сделать невидимым целый военный корабль. Азимов не раз повторял, что нашумевшая книга-бестселлер и фантастический фильм о «филадельфийском эксперименте» — это как раз о них. «Только, — добавлял он с улыбкой, — мы-то, в отличие от читателей и зрителей, быстро смекнули, что занимаемся форменным втиранием очков армейскому начальству!»
К тому времени имя писателя-фантаста Айзека Азимова знали уже все!
О его творчестве написаны десятки статей и монографий. Но большинство читателей научной фантастики и не нуждаются в каких-либо комментариях — Азимов относится к тем счастливым авторам, которых знают по их собственным книгам, а не по работам критиков. Поэтому напомню лишь главные разделы этой во всех смыслах фантастической «библиотеки одного автора».
Азимов дебютировал в американской НФ в историческом для нее году — 1939-м. Тогда в эту литературу с легкой руки легендарного Джона Кэмпбелла пришли Роберт Хайнлайн, Альфред Бестер, Лестер Дель Рей, Теодор Старджон, Альфред Ван-Вогт, Фриц Лейбер… Кэмпбелл сразу обратил внимание на вундеркинда, чей второй опубликованный рассказ появился как раз в «Astounding Science Fiction». И с той поры Азимов десятилетиями оставался едва ли не самым любимым «птенцом его гнезда».
Он с самого начала научился писать легко и увлекательно — творя для читателя, а не ради самовыражения. Может быть, потому, что сам был фанатично увлеченным читателем, приобщившись к чтению в кондитерской лавке отца, где продавались также различные дешевые журналы и комиксы. И хотя его ранние рассказы во многом уступали произведениям, например, Хайнлайна, среди проб пера молодого Азимова встречаются и подлинные шедевры — вроде классического рассказа «Приход ночи».
Не говоря уже о первых произведениях цикла о роботах.
Собственно, одним этим циклом Айзек Азимов завоевал себе имя в НФ. А придуманная им наука о поведении роботов — роботехника — обессмертила его.
Ранние рассказы цикла, созданные в 1940-е годы, были объединены в сборник «Я, робот!» (1950). В одном из рассказов цикла — «Лжец!» (1941) — Азимов по подсказке Кэмпбелла сформулировал знаменитые Три Закона Роботехники — своего рода этическую доктрину для искусственных созданий, которые обладают разумом, а потому плохо поддаются «программированию». Как и человек, кстати. Он ведь тоже, согласно одной древней книге, начал самостоятельное существование с того, что ослушался «программы», заложенной в него Конструктором…
На религиозные ассоциации наводят и другие детали. Совсем не случаен выбор имени и фамилии героини — робопсихолога Сьюзен Кельвин. Ее имя в оригинале — это имя ветхозаветной непорочной Сусанны, а фамилия отсылает нас к знаменитому вождю протестантской революции Кальвину. Да и сами Три Закона — всего лишь подстриженные по моде рационального века Моисеевы заповеди. Не буду напоминать их формулировки — всякий уважающий себя любитель фантастики обязан знать их назубок, лишь посоветую заменить в формулировках «робота» на «человека». И вы легко убедитесь, что не для механических созданий писаны те законы.
Собственно, рассказы цикла потому и не устарели за полвека, что этику роботов все это время автор не переставал тестировать, подвергая драматичным испытаниям. Это этика, по сути, бихевиористская. Так называется течение в психологии, сторонники которого, как и Азимов, исходят из того, что человеку нужно только предоставить возможность вести себя правильно (иначе говоря, рационально), и все будет о'кей. В опытах би-хевиористов на крысах все их выводы блестяще подтверждались. Кто будет обеспечивать «правильное поведение» и что «правильно» применительно к представителям рода человеческого — вопросы для бихевиористов, что называется, на засыпку. Они предпочитают отмахиваться, однако человеческая история дала нам предостаточно примеров отменных злодеяний, продиктованных самой искренней заботой об «исправлении человеков».
Как бы то ни было, в случае с азимовскими роботами эта опасная теория срабатывает. Пусть и со скрипом, с драматическими ошибками и конфликтами — так ведь на то и литература, чтобы заниматься как раз тем, что выбивается из привычного, размеренного ритма существования.
До конца дней Азимова не оставляли в покое его роботы — подбрасывали ему новые вопросы, парадоксы и неразрешимые клубки противоречий, все время запутывали казавшуюся идеальной и внутренне непротиворечивой технократическую схему Трех Законов. Об этом — рассказы из более поздних сборников: от «Остального о роботах» (1964) до «Видений роботов» (1990). И два романа, в которых действуют необычные напарники-детективы — человек и робот: «Стальные пещеры» (1954) и «Обнаженное Солнце» (1956).
Другая знаменитая научно-фантастическая серия раннего Азимова — трилогия о Галактической федерации далекого будущего: «Основание» (1951), «Основание и Империя» (1952) и «Второе Основание» (1953).
И на сей раз литературный прототип не вызывает сомнений — это знаменитый труд английского историка Эдуарда Гиббона «История упадка и разрушения Римской империи» (1776–1788), идеи которого Азимов смело, хотя и достаточно прямолинейно перенес на космическую шкалу. Вместе со специальной премией «Хьюго» трилогия получила еще и титул «лучшей серии всех времен», что подтолкнуло автора к более детальной разработке «истории будущего». Результатом стали популярные азимовские романы 1950-х годов: «Камешек в небе» (1950), «Звезды как пыль» (1951) и «Космические течения» (1952), а также, косвенно, один из лучших романов писателя — «Конец Вечности» (1955).
«Золотой век» американской science fiction — 1950-е годы — стал пиковым и для творчества Айзека Азимова. После этого он продолжал публиковать научную фантастику (в частности, писал для детей под псевдонимом Пол Френч), но эпизодически. Зато неожиданно разразился сотнями книг — на сей раз научно-популярных.