Через несколько минут Носов перестал следить за рассказом и только из вежливости не сводил с хозяина квартиры глаз. Он уже точно знал, что перед ним не специалист и не мнимый, как он, а самый настоящий сумасшедший. Он не излагал и не делился знаниями, он священнодействовал, вдохновенно камлал, иллюстрируя свои невероятные истории рубящими жестами и жуткими гримасами. Павел неожиданно переходил с регистра на регистр, с шепота на крик, с крика на вой и опять на шепот. Ему явно не хватало большей аудитории, сцены, на которую и был рассчитан весь этот спектакль.
Едва дождавшись паузы, Сергей поднялся, вяло поблагодарил специалиста и виновато сообщил, что ему пора идти. Павел не удерживал его. Он легко вышел из возбужденного состояния и даже как-то сник. На прощание он пообещал, что история Носова будет обязательно занесена в картотеку. Сообщил, что пишет книгу об инопланетянах, и этот факт займет в ней достойное место. О какой-то помощи Сергей больше не помышлял и не стал спрашивать. Он попрощался и направился к выходу. Павел раскрыл перед ним дверь и вдруг доверительным голосом спросил:
— У вас не найдется рублей пятьдесят? Я через неделю отдам. Жду гонорара, а они тянут.
Носов хотел было отказать, но вспомнил, что специалист потратил на него почти два часа времени. Вспомнил он и о милостыне, которую получил перед редакцией.
— Я не знаю, — неуверенно произнес Сергей. Он посмотрел на свой нагрудный карман и показал на него пальцем. — Кажется, вот здесь что-то есть. Возьмите.
— Ну, мне неудобно, — засмущался Павел. — Может, вы сами? — Тем не менее, очертив в воздухе сложную кривую, пальцы его опустились в карман и извлекли оттуда вдвое сложенную купюру. Это были пятьдесят рублей.
4.Последняя надежда Носова рухнула. Он рассказывал чистейшую правду, и его принимали за безумного, тогда как настоящий сумасшедший спокойно жил среди людей, писал какую-то книгу и считался специалистом в той области человеческих знаний, где именно знаний не существовало. Где, по его мнению, самовыражались бесталанные люди с завышенной самооценкой или циничные мошенники. К какой категории относился Павел, было написано у него на лице. Но Сергея сейчас волновало другое. Он вдруг с ужасом подумал о возвращении в ненавистную квартиру и резко повернул в обратную сторону. Лавируя между прохожими, Носов чувствовал жгучую тяжесть в груди, но не сбавил скорости. Он не представлял, что делать дальше. Жизнь больше не казалась ему чем-то ценным. Огромный ее кусок, более чем в пятьдесят лет, нагло отобрали у него, оставив взамен букет старческих болезней и стоптанные башмаки. Впереди отчетливо проглядывала нищая старость, беспросветное одиночество и мучительная смерть в приюте для бедных. Сергею даже не дали попробовать расправить крылья и взлететь, и это тем более было обидно, поскольку у него имелись гигантские планы.
Через полчаса Носов понял, что больше не желает жить. Когда эта мысль впервые посетила Сергея, его словно обожгло холодом. Но он продолжал размышлять о смерти, и вскоре она перестала казаться ему такой ужасной. Темный, загадочный лик ее потеплел, приблизился, и Носов даже услышал ее голос, который оказался тихим и проникновенным, как звук флейты. Смерть пела печальную песню о недолговечности всего живого, о смирении и награде за него. Она сулила избавление от всех несчастий и полный покой за пределами земного существования.
Вскоре Сергей был уверен, что покончит с собой. Он еще не выбрал способ ухода из жизни, но это не имело никакого значения. Он решился и как-то разом успокоился. Единственное, что ему оставалось сделать — проститься с жизнью, в последний раз попытаться насладиться этим светом. Торопиться больше было некуда, впереди его ждала вечность.
Носов не появлялся в квартире Владимира Афанасьевича целых три недели. После разговора со специалистом он запил и не помнил, как попал на Курский вокзал. Здесь он и поселился. За это время его узнала вся вокзальная милиция. Он перезнакомился с местными бомжами, торговцами водкой и наркотиками, с проститутками и их котами. Сергей на собственной шкуре познал все прелести и жестокие законы вольной жизни. Его не раз безжалостно избивали. Ночевал он на кафельном полу в одном из многочисленных закутков огромного вокзала или в лопухах у железнодорожных путей. Нередко жалкому человечку с печальным собачьим взглядом подавали милостыню, которую он спешил пропить, иначе ее отбирали вокзальные соплеменники или стражи порядка. Носов не просыхал сам, делился дешевым портвейном со страждущими и вскоре стал своим в этой клоаке, надежно скрытой от глаз добропорядочных граждан круглосуточными толпами пассажиров. За все это время он ни разу не брился. И без того дрянная одежка Сергея превратилась в грязные лохмотья. Очки ему разбили на второй день, но он быстро привык обходиться без них. Сейчас жизнь представлялась Носову одним бесконечным пьяным днем, в котором не было места для пустых размышлений и скорби по украденной молодости. В редкие часы просветления, когда надо было доставать выпивку, он вспоминал о решении покончить с собой, но после первого глотка мир вокруг преображался, и он забывал, кем был, кем стал и как несправедливо обошлась с ним судьба.