— Терри напал на малышей. Его… утопили.
— Объясни, — прошу я. — Терри, конечно, был ирландский терьер, эту породу отличает редкое упорство, но не мог он в свои-то годы зайти так далеко в болото.
Сара косится на меня с интересом. Жирный плюс мне за собаку. Надеюсь, не будет повода говорить о птичках. В них я ни бум-бум.
— Они упали туда, — Сара показывает грязным пальцем с обгрызенным ногтем. — На самый край. Это я перетащила корабль в озеро. Случайно. Хотела спрятать его, и у меня как-то само получилось. Вы не поверите, я только сейчас научилась им управлять, а тогда — прыг! Очень захотела.
— Внутри корабля по центру стоит такая штука, — я рисую в воздухе дугу, — с выступами на краях, ты сунула в нее голову…
— Нет, там купол. Колпак.
— Страшно было? — интересуется Билли.
— Не-а. Мне было очень жалко малышей, они погибали. Теперь будут жить. Полетят со мной. Я сейчас водила их посмотреть на цветы… здесь, на краю острова растут красивые цветы. Я хотела, чтобы малыши увидели себя. Они такие же.
«Цветочки» в серебристых комбинезонах по-прежнему стоят полукругом. Изредка они слабо шевелят длинными пальцами на длинных руках.
— И куда собираешься лететь? — спрашиваю я, делая вид, что не очень-то и интересно.
— К ним домой. Сначала, конечно, заскочу с мамой попрощаться. Так стыдно. Но я не могла по-другому, понимаете? Я их нашла, они умирали. И потом все как-то само получилось. Малышей нельзя было оставить больше чем на пару часов. Один раз я попробовала сбегать домой, но в последний момент поняла, что теряю их, и повернула назад. Думаете, я маму не хотела видеть? Еще как хотела! Но малышам нужен постоянный уход, они такие нежные…
Ничего себе нежные — шкуру скальпель не берет. У них, девочка, программа самоуничтожения включилась.
— Их ведь было не семеро, а больше?
— Да, я похоронила в озере шестерых. И пилота. Они упали, потому что умер пилот. И шестерых потеряла я. Грустно. Я просто не сразу поняла, как надо с ними обращаться. Хорошо, что у нас воздух похожий. А то бы малыши все умерли. И у них еда скоро кончится, надо лететь, иначе не успеем. Они… Как ваше имя, простите?
— Айвен.
— Вас не так зовут.
Билли несколько раз осторожно стукается головой о борт тарелки.
— Что с тобой, Абрам? — интересуется Сара довольно брезгливо.
— Это нервное, Сарочка, ангел мой. Не обращай внимания, хлоп твою железку!
— Я не твой ангел, Абрам, — говорит Сара. — Я их ангел. Они мои теперь, я за них отвечаю. Их нельзя бросить. Вот! Понятно?!
— А с чего ты взяла, лапочка, что мы собираемся тебе мешать? — удивляется Билли. — Хотели бы — давно бы помешали. На, лови свой дешевый маркер, пригодится…
— Меня зовут Иван, — говорю я.
Сара жжет Билли взглядом, но я-таки успел вклиниться в диалог. Билли уже собирался объяснить, куда Сара может засунуть маркер. Мой напарник талантлив, но вечно заигрывается. А спектакль «добрый полицейский и злой полицейский» с такими умненькими девочками надо играть на полутонах.
Впрочем, я ловлю себя на мысли, что давно не играю. И даже Сарины «цветочки» не вызывают прежнего отвращения.
Сара глядит на меня. Склоняет голову набок. В этом простом движении столько от ее матери, что меня словно окатывает теплой волной.
— А вы мою маму давно знаете, Иван?
Билли опять стучится головой о тарелку.
— Ребята, я погуляю, а?
— Гуляй, Абрам, — разрешает Сара. — Далеко не ходи, а то снова куда-нибудь с берега навернешься.
Билли глухо рычит, удаляется к развалинам и там ложится на бревнах, закинув руки за голову.
— Я знаю твою маму два дня, Сара. Это важно?
— Да, Иван, это… очень интересно.
— Послушай, девочка. Я хочу, чтобы между нами была полная ясность. Мы с Билли согласились искать тебя добровольно. Нас попросил лейтенант Гибсон…
— Этот говнюк умеет просить?
— Добрая ты, Сара, — говорю. — Воспитанная и корректная.
— Да! — смеется. — Я такая. А Гибсон жирный говнюк!
Смех у нее чудесный. Отголосок смеха Веры. Чистого и беззаботного, которого я еще не слышал ни разу, но надеюсь.
— Мы заехали в город по делам. И согласились помочь в поисках. Так я познакомился с твоей мамой… Сара, не перебивай! Ну дай же досказать!
— Вы мне нравитесь, Иван. Я совсем не против того, что вы влюбились в маму. Она хорошая, только несчастная. Ей одиноко.
Мне приходится сделать несколько глубоких вдохов. Потом я спрашиваю:
— Можно теперь я побьюсь головой о твою летающую тарелку?
— Это нервное? — Сара опять смеется. Как она дико соскучилась по общению — кто бы знал. А сейчас, вдобавок, перед ней сидит такой же, как она, ненормальный экстрасенс. Подарок судьбы, человек, который все понимает.