— Немного воды с собой только богатые паломники везут, — сказал он.
— Какие паломники? Разве это не торговцы с побережья? У вас что, в столице — религиозный центр?
— Не понимаю, о чем ты говоришь. Торговцы всегда идут вместе с паломниками, иначе никак.
— Хорошо, но воду откуда берут торговцы и паломники?
Беспалый искоса посмотрел на меня, словно решил, что я насмехаюсь над ним. Потом хитро прищурил глаза.
— Когда кончится ваша вода, я смогу утолить жажду твоей женщины и твоего ребенка. Но за это…
— Стоп! Мы вроде договорились, что никаких обязательств, никакого служения не будет.
— Договорились, — подозрительно легко согласился он. — Но мы можем договориться о найме. Мужчины помогают мне, если на нас нападут, твоя женщина готовит еду вместе с моими. Это помощь, а не услуга. Ты свободен отказаться от договора, и я свободен отказаться от договора. Найм, понимаешь — найм, а не услужение. У вас есть хороший боец, у меня вода.
Керби, узнав о предложении Саама, задумчиво покачал головой.
— Я не видел цистерн с водой, — сказал техник. — Но умирающих от жажды тоже нет. Пойду поговорю с людьми.
— Далеко не отходи, а то Лепс беспокоиться станет.
— Не станет. Видишь, он играет.
Лепс действительно играл с Катариной. Он на четвереньках быстро отползал в сторону, заставляя паломников шарахаться от него, а дочка бежала за ним и, когда догоняла, вспрыгивала на спину. Если бы еще она при этом смеялась, картина была бы идиллическая, но радостным смехом исходил только Лепс, и в какой-то миг его идиотское ржание показалось мне зловещим хохотом судьбы.
Мы шли медленно, изнуряюще медленно, находясь приблизительно в середине каравана. Группы не приближались друг к другу ближе чем на десять-пятнадцать метров. Это хорошо. Не представляю себе, как можно было бы долго идти, прижимаясь друг к другу.
Одни паломники вырывались немного вперед, но потом замедляли шаг, чтобы не потерять своих, другие брели, еле переставляя ноги. Некоторые группы постепенно смешались в голову каравана, другие — в конец, и со временем они могли поменяться местами. Несколько раз я замечал, как не дождавшись команды остановиться на отдых — а такая команда звучала три раза в день, — сильно уставшие люди ложились прямо на дорогу и засыпали, прикрывшись кошмой или куском ткани. Опасности, что их затопчут, не было — стада гнали поодаль от дороги, боязливые же вьюки не наступят на человека, если, конечно, увидят его.
Техник вернулся ближе к вечеру, когда уже смолкли протяжные крики, возвещавшие остановку на ночлег, а жаркий вечерний воздух перестало оглашать жалобное блеяние рогатых животных, которых резали прямо у костров.
Выглядел Керби очень довольным, а в руке у него был огромный кусок вареного мяса. Он плюхнулся на землю, весело оглядел выложенные на одеяло галеты и ополовиненную бутыль с водой и ловко нарезал мясо толстыми ломтями.
— Что бы вы без меня делали?! — в миллионный раз провозгласил он. — Я все узнал, все выяснил.
— Это съедобно? — спросила Леонора, придержав ручонку Катарины, которая цапнула было ломоть.
— Еще как! — воскликнул техник. — Знаете, что это за рогатые мохнатики? Это овцы, вот что!
— Я видела овец и баранов на картинках, — удивилась жена. — Они же вымерли. Разве они такие маленькие?
— Не знаю, какие они на картинках, а здесь они очень вкусные, — ухмыльнулся Керби. — С едой проблем не будет. С водой тоже. Со мной не пропадешь.
Баранина оказалась на удивление вкусной. Свежая, только что из котла, она показалась мне лучше любой еды, которую доводилось пробовать в последние времена. После того, как мы расправились с нежданным блюдом, Леонора спросила, почему на Айконе не разводили овец.
— Вроде бы разводили когда-то, но животные не прижились, — ответил я.
— Я думала, они огромные, выше деревьев. И с большими зубами.
— Это динозавры на Старой Земле были такие. На Айконе никто не встречал животных крупнее вьюков. Да и те не местные, их вроде вывели специально для переселенцев во времена Исхода.
— Может, они водились до того, как наши предки…
— Никаких следов местной фауны не осталось. Иначе я бы знал.
Мне приходилось иметь дело с охотниками за окаменелостями. Собиратели древностей высоко ценили такие находки. После того, как человек в незапамятные времена пришел на Айкон, от местной растительности немногое уцелело: отпечатки паутинообразных хвощей на осадочных породах, причудливо изогнутые раковины, какие-то мелкие насекомые, залитые окаменевшей смолой, и ни одной даже самой мелкой косточки.