— Примерь. Тут ремешки, можно регулировать…
Регулировать не пришлось, сандалии оказались впору. Мы с Маем вообще были одного размера, во всем. Поэтому и одежда оказалась, будто купленная для меня. Я посмотрел в зеркало на шкафу. Не удержался:
— Потом будет противно в свою робу влезать.
Май слегка удивился:
— Ну и не влезай. Это же теперь твое.
Он сказал это… ну совсем не так, как будто бы «вот тебе подарок», а словно поделился одним на двоих пирожком, разделил пополам. И хотя мне стало неловко, но еще хуже было отказываться. Я только спросил:
— А мама… тетя Маруся, она не рассердится?
Май забавно так почесал в затылке.
— Она… наверное, рассердится. Если ты откажешься… Вот бейсболка. Хочешь?
Я хотел и бейсболку. И натянул ее на свои белобрысые вихры — синюю, с желтым солнышком и надписью «Iнскъ». Глянул опять в зеркало и понял, что совсем не похож на себя прежнего. Если даже (не дай Бог!) встретимся на улице с Мерцаловым, едва ли Ефрем Зотович узнает меня…
Мы вышли на просторную Матвеевскую улицу и сели в полупустой трамвай музейного вида. Он весело позванивал. Я увидел старичка-кондуктора в мундире с серебряными шнурами и сунул руку за деньгами (мерцаловскую сдачу я переложил из комбинезона в карман бриджей). Май понял меня.
— Не надо, Грин. Ребята здесь ездят бесплатно…
Мы проехали три перегона, вышли на остановке «Фонтан «Лебеди» и от этого брызжущего фонтана со вскинувшими крылья бронзовыми птицами зашагали вверх по Луговскому проезду.
Михаило-Архангельская церковь стояла среди больших берез, в конце проезда. Она была узорчато-причудливая, как с картинки в «Русских народных сказках». У крыльца беседовали несколько старушек. Двери были открыты, за ними темнела таинственная глубина. В ней мерцали лампочки.
Я вдруг оробел.
— Май, ты иди один… Я тут подожду…
Он не удивился. Не стал ни уговаривать, ни огорчаться. Просто сказал:
— Тогда и я не пойду. Сейчас позову папу.
Вытащил свою «коробочку», понажимал кнопки.
— Па-а! Мы принесли тебе гуманитарную помощь! Чтобы ты не исхудал окончательно, так мама сказала…
Отец Мая почти сразу появился на церковном крыльце, почти бегом спустился по ступеням. Он был сухонький, невысокий (ниже тети Маруси на полголовы), с похожими на стружки кудряшками, в которых запутались и настоящие стружки. Помахал нам рукой (а рука-то ого-го какая! — длиннющая и сразу видно, что с пальцами, как железо).
— Хвала вам, кормильцы!
— Папа, это Грин.
На лице у папы не мелькнуло ни малейшего вопроса, будто ему уже подробно растолковали, кто есть кто (а возможно, и правда?). Он плотно и бережно пожал мою ладонь.
— Здравствуй, тезка великого сказочника. А я Анатолий Андреич… Может, зайдете, посмотрите, что у нас получается?
— Па-а, мы после, — быстро сказал Май.
— Ну, после так после. Понимаю — дела…
Обратно мы до самого дома шли пешком. Неторопливо перепасовывали найденную в траве жестянку из-под черных маслин (два беззаботных мальчика города Инска). Май вдруг спросил:
— Грин, а что тебе больше всего нравится… у Грина?
Я сказал сразу:
— «Комендант порта» и «Корабли в Лиссе». Это печальные рассказы, но все равно… они такие…
Май тут же кивнул. Сразу видно, рассказы он читал и, какие они, понимал…
Я стал рассказывать, как приучился к чтению.
— Когда я в первом классе был, у нас появилась воспитательница младшей группы, злюка такая. Элиза Борисовна. Мы ее шепотом звали «Клизма Крысовна». Меня она почему-то терпеть не могла. Чуть что — или «без телевизора», или бряк по затылку. Это если за какую-нибудь мелочь. А когда я в столовой тащил поднос с горой вилок и ложек и грохнул его на пол, она сама чуть не грохнулась в обморок, схватила меня за шиворот и отволокла на «отсидку». Только не в специальную конуру (маленьких туда не сажали), а в библиотеку. Библиотека была пустая, читать почти никто не хотел. «Будешь тут сидеть до ночи, без обеда и ужина, дебил безрукий!».
Ну, мне что делать-то? Походил, поразглядывал корешки. Смотрю
— «Приключения Буратино». Вспомнил: кино такое есть. Вытащил, картинки посмотрел, потом начал читать первые строчки, стало интересно. Читал-то я уже неплохо, меня еще в дошкольном детдоме воспитательница Вера Матвеевна научила…
С той поры, если в чем-то провинюсь и она хвать за шиворот, я начинал вопить: «Только не в библиотеку!..»