После этого я понял, что пора уходить. Куда угодно, лишь бы подальше. И стал готовиться. Никто про это не догадывался. Только Пузырек. Однажды, когда остались вдвоем, он спросил шепотом:
— Клим, ты книжку возьмешь с собой, да?
Я не стал притворяться.
— Конечно.
Он спросил еще тише:
— А меня?
Я обмяк. Вот еще подарочек…
— Пузырек. Но я же сам ничего не знаю. Как все получится… Куда ты со мной…
Он прошептал книжную фразу:
— Хоть на край света…
И заплакал.
Ну, что я мог сделать? Бросить его и после маяться всю жизнь? У меня на совести и так было уже одно предательство — уничтоженное письмо…
Мы ушли среди ночи. Через полчаса мы были уже на станции электрички. Забрались в пустой вагон с тусклыми лампочками. Никто нас не заметил, не выгнал. Еще через час мы оказались в столице.
Раньше я никогда не бывал в бегах. Но от других слышал, конечно, о беспризорной жизни. Знал, что в громадной столице немало такого «вольного» народа и что «не пропадешь, если думалка на плечах в рабочем режиме». И что найти сбежавших пацанят очень трудно, да никто и не станет искать. Разве что случайно вляпаешься…
Несколько суток мы болтались по рынкам, свалкам и задворкам складов. Выпрашивали (а раза два и стащили на базаре у южан) еду. Ночевали в ящиках за какой-то фабрикой, укрывались изодранными мешками. Пузырек не жаловался. Только иногда смотрел виновато: «Я для тебя обуза, да?» Я обещал ему, что вот осмотримся, устроимся продавать газеты или разгружать мелкие товары, подзаработаем деньжат и рванем на юг, поближе к теплому морю и кораблям. Грин-то крепко сидел внутри у меня. Да и у Пузырька, видать, тоже. Каждый раз в ответ на мои слова Пузырек радостно кивал.
Но вместо южных стран мы оказались в крепкой компании беспризорников.
Однажды на привокзальном рынке к нам подошел парнишка чуть постарше меня, решительный, неплохо одетый, с цепкими глазами опытного человека. Спросил дружелюбно:
— Вы дикие, да?
— Сам ты дикий, — малость ощетинился я.
— Да ты не гоношись. Я в том смысле, что не столичные и без коллектива. А в одиночку здесь долго не живут, закон джунглей. Хотите в нашу бригаду? Сытые будете…
Я глянул на исхудавшего чумазого Пузырька. Мы не ели со вчерашнего дня. Я сказал:
— Хотим…
«Бригада» оказалась не такая, как я представлял «кодлы» беспризорников. Никто не ходил оборванцем, никто не кололся, не нюхал клей. Даже курить разрешалось только старшим. Ну, я-то уже мог, если бы захотел, а Пузырек — ни-ни.
Было нас человек пятнадцать. Пацаны лет от семи и до четырнадцати. Кто-то исчезал, на его месте появлялись новички, но «ядро» оставалось. Жили мы в подвале обшарпанной девятиэтажки. Подвал был обширный, со всякими закутками. Горело электричество, работал водопровод. Стоял в углу портативный телевизор. Была даже бетонная конура с унитазом и самодельным душем. В общем, не притон, а общежитие. Спали мы на топчанах, на разболтанных раскладушках, на разбитых диванах со свалки. Постели полагалось заправлять одеялами, кусками парусины, старыми оконными шторами — у кого что было. За порядок и чистоту отвечала крашеная симпатичная девица, которую звали Марлен. Она любила тискать младших ребят, следила, чтобы мы умывались, чистили зубы и раз в неделю принимали душ. Но Марлен была не главная, а подружка «бригадира». Они жили вдвоем в отдельном «бункере».
Командовал бригадой парень лет двадцати по имени (или по кличке) Морган. Он в самом деле был похож на пирата Моргана из американского кино «Карибские паруса». Худой, с темными усиками, с продолговатыми непонятными глазами. Иногда они были обыкновенные, даже ласковые, но если кто-то делал что-то не так… ого, какие становились глаза!
Впрочем, не всегда Морган злился на провинившихся. Иногда говорил добродушно: «Отшлепаю, голубчик…» Казалось бы, шутка, но провинившийся обмирал.
В общем, Морган держал нас в строгости. Мы работали целыми днями. Выпрашивали у пассажиров на перроне, у прохожих на улицах деньги, рассказывали при этом трогательные истории, будто «я вовсе не беспризорный, а просто так получилось, что папа погиб на стройке, мама в больнице, а я приехал в столицу за помощью к тете, а она здесь уже не живет, и надо как-то добираться обратно в свой город…» Ну, или еще что-нибудь душещипательное. Главное — придумать жалостливо и правдоподобно, тогда многие верили. Я умел придумывать такие сюжеты, и Морган меня ценил.