Вот разве только памятника первооснователю на главной площади покуда не поставили. А может быть, наоборот — уже рачительно снесли…
В таких местах подобное не выглядит проблемой. Впрочем, как и многое другое…
Здесь любые, самые крутые перемены — только повод для серьезных и тягучих обсуждений, как бы выводящих в бесконечность то, чему на самом деле в этом мире отведен весьма короткий срок.
А вечные проблемы, как известно, не волнуют: они есть — и вроде бы их нет…
Похоже, так и здесь…
Старые фасады, слегка обшарпанные и по-особому, почти по-человечески брюзгливые, точно лица ветеранов на групповом фотопортрете; ровные, не очень широкие, но и не слишком узкие улицы, обсаженные тополями; и тротуары с ложбинками посередине — люди ведь всегда предпочитают по центру ходить, вот и вытоптали каменную тропу.
Милый городок…
Все здесь в некотором роде торжественны и чуточку чопорны, а взгляды их — ну просто удивительны: ничего не обещая, они вместе с тем ожидают всего, спокойно и даже, может быть, немного деловито.
Просветленная обреченность…
Жутковато и смешно.
«Вот ведь оно что… Вот куда я попал!.. Место, где нельзя всерьез надеяться, страдать… немыслимо всерьез чего-то опасаться…»
Эта внезапная мысль поразила Колокольникова, и он долго еще как вкопанный стоял, удивляясь, на углу пустынного перекрестка.
Потом он пожал плечами и, сунув руки в карманы, двинулся неторопливо вдоль выцветших фасадов, вдоль рядов тополей, навстречу неведомому, которое было как будто бы всюду, а в общем-то — нигде.
Приближался вечер — судя по прогнозу погоды, мутный и неласковый, однако Колокольников все слонялся улицам, вышагивал, вглядываясь в витрины, в лица прохожих, пытаясь проникнуться духом, ритмом этого дальнего от всех центров уголка, но что-то мешало ему, не давало расслабиться, и тогда вдруг смятение охватывало его, он терялся, путался в собственных мыслях и ощущениях и принимался метаться по тротуарам, словно маятник — взад-вперед, взад-вперед, — точно замерзший бездомный пес, и день казался бесконечным и тягучим, будто праздничная речь, а в голове зудела, билась странная, назойливая, пакостная жилка: «Ну что я тут? Командировка ведь лишь повод, маскировка… И если не здесь, то где еще?… А что, собственно, здесь? Что может быть еще?»
Можно было, конечно, пойти в городскую гостиницу, нумерованным ключом отомкнуть нумерованную комнату с нумерованной меблировкой, завалиться спать и поскорей забыться, выкинув всякий вздор из головы.
Но отчего-то не хотелось…
Чтобы отсыпаться и смотреть приятственные сны, из дома не нужно уезжать за тридевять земель. Напротив, дома-то как раз спокойней…
Можно было — не впервой ведь, право слово! — и по девочкам пойти…
Их не надо долго звать, искать и уговаривать — они всё сами, как велит копеечная их душа, ты только намекни… И плата здесь, похоже, небольшая…
Ах, пчелки незаметные, трудолюбивые, ангельские существа! Всегда, везде…
И тут вдруг чья-то ладонь мягко и вкрадчиво опустилась на его плечо.
Колокольников вздрогнул и обернулся.
— Добрый вечер, добрый человек, — поприветствовал его низенький толстяк, приподнимая шляпу и обнаруживая под ней лоснящуюся, как кожица спелого банана, лысину.
— Здравствуйте, — удивленно ответил Колокольников и машинально сделал шаг в сторону, будто намеревался уступить незнакомцу дорогу.
— Вы ведь приезжий, я так понимаю? — сверкнув золотым зубом, поинтересовался тот.
— Верно, приезжий, — рассеянно кивнул Колокольников. — А что?
— Да так… Вот, смотрю я, ходите вы все, ходите, словно что потеряли. Это, разумеется, имеет свой резон. Но… все еще не надоело?
— Нет, — с досадой отозвался Колокольников. — Я командировочный.
— Понятно… К нам командировочные часто ездят… Что-то, стало быть, влечет их, не дает покоя… М-да… Изрядно часто… Не всегда, представьте, удается вовремя перехватить… Чудесный вечерок, не правда ли? А как вам, дорогой, понравился наш городок? Тихий он, медлительный, спору нет, но ведь в том-то и очарованье… А?
Он мягко повел рукой, словно обнимая улицу с уютными старинными домами.
— Вы у каждого приезжего справляетесь об этом? — уже довольно резко спросил Колокольников.
— Да по-всякому приходится, — с напускным простодушием развел руками толстяк. — У одних на лице все написано, у других… Командировочный, говорите? Интересно… И, надо понимать, впервые в нашем городе? И, ясное дело, ничего еще толком не видели? Того, например, что мы показываем всем командировочным?