— Дорогие… люди из колоды! Пожалуйста… подскажите… что-нибудь! — сбивчиво прошептала Тата. По дрожи ее пальцев было ясно: она вытащит всего одну карту, больше просто не решится.
Мы, плоский народец, соображаем быстро. Отвечать вызвался Рыцарь Мечей.
«Мой меч указывает как раз в сторону оштукатуренного тоннеля. Если она пойдет по ступенькам вверх, то попадет в тупик и до утра не выберется! В общем, пойду я!» — воскликнул он.
«А если она подумает, что ты символизируешь совсем другое? Вдруг она решит, будто твой бравый вид обещает ей, что никуда спешить не надо и с минуты на минуту появится спаситель на белом коне и в латах? Точь-в-точь как ты?» — нудным голосом спросил вечный перестраховщик Семерка Динариев.
«Да отстань ты!» — бросил Рыцарь Мечей, записной грубиян.
Тата ощупью вытащила случайную — как ей казалось — карту, положила ее на бетонный пол перед собой и зажгла факел.
Рыцарь Мечей пронесся во весь опор сквозь дрожащий пламень. Мол, следуй за мной!
— Ладно. Сделаю так, — кивнула сообразительная Тата.
Труба, по которой теперь, согнувшись в три погибели, следовала девочка, была выкрашена серо-зеленой краской, которую изобрели в шестидесятые годы минувшего века исключительно для того, чтобы наводить на сынов человеческих уныние и тоску. Неудивительно, что именно ею красили советские вытрезвители духа — коридоры загсов, приемные комиссии институтов, казармы и ленинские комнаты.
Чтобы отвлечься от незавидной своей доли, Тата предавалась излюбленному занятию — мечтаниям о живой шиншилле.
Пушистые эти крысы страшно нравились ей. Она представляла себе, как заведет одну. Как будет кормить ее пророщенным овсом и отрубями, какой славный, с опилочной выстилкой внутри, устроит ей домик, как станет лечить ее, если та заболеет.
Когда труба, к явному облегчению измучившейся путешественницы, открылась в вымощенную кирпичом подземную галерею, Тата вдруг вспомнила, что так и не придумала своей шиншилле кличку. Больше других ей нравилось имя Иннокентий, но тут крылся подвох: еще на прошлый день рожденья она твердо решила, что шиншилла, которую ей обязательно подарят на следующие именины, будет девочкой. И как же быть? Допустимо ли назвать девочку-шиншиллу Иннокентией? — вот какой вопрос обдумывала Тата со спасительной увлеченностью.
Это был самый угрюмый участок подземелья из всех, что Тата уже миновала.
То и дело в галерею, где-то на уровне Татиных ляжек, открывались узкие прямоугольные отверстия-бойницы, заполненные тяжелым удушливым газом (мы, плоский народец, предолго спорили, о том, что это за дрянь и откуда она). Шелушащиеся стены галереи были обильно покрыты разновсяким мусором: прошлогодними листьями, истлевшими газетами, линялыми пищевыми пакетами и комьями грязи — вероятно, весной и осенью помещение затопляли сточные воды…
Потолок галереи был достаточно высок, но если в человеческих жилищах высокие потолки сообщают находящемуся в них комфортабельное чувство неба, то в подземельях высокий потолок неприятен, он лишь сообщает мучительной тревоге еще одно, третье измерение…
«А если бабушка и в этот раз не разрешит шиншиллу, я пойду и сама куплю, наперекор!» — постановила Тата. И тотчас споткнулась о горку битого кирпича, что громоздилась возле обваливающегося участка стенной кладки.
Тем временем потолок галереи становился все ниже. В ближайшем будущем галерея грозила выродиться в очередной, до дрожи знакомый Тате, серо-зеленый коридор. Так и вышло. Однако имелось в этом новом коридоре и кое-что необычное — по потолку ползли упитанные электрические черви-провода.
Справа от входа в коридор виднелась дверь неопределенного буро-коричневого цвета.
На двери — рисунок белой краской. Носатый, с дерзкой ухмылкой солдат курит отчаянно дымящую сигару. В правой руке вояки — бутылка с тонким водочным горлышком. В левой — нечто вроде поезда с вагончиками, Тата не сразу угадала в нем стилизованный шашлык на шампуре. Надпись: «Дембель-86».
Тата так увлеклась разглядыванием граффити, что совсем не заметила табличку с черепом и костями, которая сиротой стояла в полуметре от порожка.
Возле двери, которая выглядела опрятно и лжеспасительно, Тата вновь занервничала. А вдруг ей нужно вовсе не в коридор, который, конечно же, продлится еще одной осклизлой трубой. А в эту самую смешную дверь? А вдруг там… лифт наверх?