Криспин тоже был актером с озорным мальчишеским лицом и прекрасным голосом. Однако роли получал по большей части неподходящие. В результате неподражаемый Губка Боб, сорвав бурные аплодисменты в рождественской пантомиме, за роль доктора Но был припечатан театральным критиком «Таймс» как бездарность. Вот уже год он не работал.
Сегодня с утра надвигалась очередная катастрофа, по сравнению с которой все остальные проблемы казались ничтожными и вполне решаемыми.
Мира подошла ближе, схватила Криспина за ногу и легонько дернула.
— Бэби! Взгляни на это!
— А? Что?
Криспин в последний раз всхрапнул и сел. Она включила для него отрывок из «Вэрайети». Он уставился на дрожащего двойника мистера Мортона, и постепенно в его глазах появился азартный блеск.
— Интересно, — протянул он.
— Это решило бы кучу проблем, — заметила Мира.
— Да! Да! Прежде всего, мы могли бы послать риэлтора ко всем чертям.
Криспин скользнул на край кровати и потянулся к брюкам.
— Я проходил генетическое сканирование в школе. А ты?
— Тоже.
— Значит, мы вполне можем лететь туда. Правда, нам трудновато придется.
— Уж не намного хуже, чем здесь.
Мира широким жестом обвела убогую комнатенку. Криспин огляделся и расплылся в улыбке.
— Я не против распрощаться с Землей. Это было бы совсем неплохо для нас обоих. — Его улыбка слегка померкла. — Впрочем, ты, наверное, не захочешь покидать родных?
— Ты спятил?! — вскричала Мира. — Я бы все отдала, чтобы жить на другом краю Солнечной системы! Только бы от них подальше!
— Тогда все в порядке!
Криспин натянул рубашку.
— Давай напишем тому парню.
— Но есть кое-что еще, — выдавила Мира. — Крис, ты помнишь ту ночь, когда мы пошли на вечеринку к Гупте?
— Хе-хе-хе, — прокудахтал Криспин, плотоядно щерясь.
Мира молчала.
Пауза длилась не меньше тридцати секунд, за которые он успел сообразить, в чем дело. Криспин побледнел. Глаза его наполнились слезами.
— О, нет, — пробормотал он. — То есть… о, бэби, как чудесно! Это только…
— Это чертово несчастье! — заплакала Мира. Криспин сел рядом и взял ее руки.
— Мы… мы что-нибудь придумаем. Я найду работу. И если смогу за пять лет выплатить штраф…
— Мы не сможем отдать штраф и за двадцать лет, — перебила Мира, сглотнув всхлип. — Я уже прикидывала. Когда мы выплатим последнюю часть, малыш уже начнет бриться.
— Дьявол! — пробормотал Криспин.
Мира попыталась взять себя в руки.
— Понимаешь, если мы эмигрируем на Марс, разрешение на воспроизводство не понадобится! — объяснила она.
— Правда? — обрадовался Криспин. — Правда, не понадобится? Там, наверху… тебе позволят их иметь?
Мира кивнула.
— Тогда решено!
Криспин выхватил дейтстик из кармана пиджака.
— Где твой снимок? Мы оба пошлем запрос. Что нам терять?
* * *Шесть недель спустя они выходили из шаттла в ангаре на Базе Поселения, немного пошатываясь на подгибающихся ногах.
— Может, стоит надеть воздушные маски? — плаксиво спросила Мира.
— Сама видишь, никто их не носит, — возразил Криспин. — Смотри, мы под куполом.
Он глубоко вздохнул, поморщился и поспешно натянул маску.
— Фу! Должно быть, утечка в канализации.
— Вовсе нет, — ухмыльнулся пилот шаттла. — Здесь всегда так пахнет. Просто в Трубах выращивают скот. Ничего, привыкнете.
Мира поспешно опустила маску и потянулась к руке Криспина:
— Пойдем отыщем багаж.
Они сделали несколько шагов и замерли, озадаченные, как и все вновь прибывшие, тяготением на Марсе.
— Здорово! — воскликнула Мира, балансируя на носочках. Криспин, смеясь, отпустил ее руку и побежал вперед, хищно пригнувшись, словно игрок к воображаемой баскетбольной корзине.
— Полагаю, это они, — сказал один из двух мужчин и направился к ним.
— О, господи, мы так выделяемся? — хихикнула Мира, но тут же удивленно раскрыла глаза.
Один из встречающих, очень высокий и очень худой, одетый во все черное, на голову водрузил старомодный объемный шлем, что делало его ужасно похожим на Джека Скеллингтона[14].
Другой был квадратным и широкоплечим, с густой лохматой бородой. Маски на нем не было. Очевидно, ради такого случая он умылся, но не слишком тщательно: сажа лежала вокруг глаз, в каждой морщине, в каждой глубокой бороздке его больших рук, и это придавало ему вид театрального злодея.