— Лягушка в колодце, — произнес Сатиш очередное непонятное выражение, которых он знал множество.
— Несомненно, — согласился я.
* * *Имелись причины переезжать сюда. Имелись причины этого не делать. Это были одни и те же причины. И те, и другие имели полное отношение — и никакого — к пистолету.
Первое, что видит приезжающий сюда человек — ворота лаборатории. От ворот здания совсем не видно, что в окружающем Бостон секторе недвижимости говорит не просто о деньгах, а о больших деньгах. Здесь все дорогое, а свободное пространство — особенно.
Лаборатория расположена на склоне каменистого холма, примерно в часе езды от города к побережью. Это частное, спокойное место, скрытое за деревьями. Само здание прекрасно — два этажа зеркального стекла площадью примерно с футбольное поле. Все, что не стеклянное, изготовлено из черной матовой стали. Оно смотрится как произведение искусства. У главного входа есть небольшой, вымощенный кирпичом, разворот, но передняя автостоянка — здесь всего лишь декоративный орнамент, клочок асфальта для посетителей и непосвященных. Подъездная дорога огибает здание и выводит к настоящей парковке для ученых — с обратной стороны.
В то, первое, утро я припарковался у главного входа и вошел.
Мне улыбнулась симпатичная блондинка в приемной:
— Присаживайтесь.
Через две минуты вышел Джеймс, пожал мне руку. Провел в свой кабинет. Затем сделал предложение — как будто происходящее было лишь бизнесом, а мы — двое мужчин в деловых костюмах. Но я видел все в его глазах: ту печаль, с какой на меня смотрел старый друг.
Он подтолкнул ко мне через стол сложенный листок. Я развернул его. Заставил себя осознать цифру.
— Слишком щедро, — сказал я.
— За такую цену мы еще дешево тебя покупаем.
— Нет. Ошибаетесь.
— Если учитывать твои патенты и прошлые работы…
— Я больше не могу работать, — оборвал его я.
Он взглянул мне в глаза. На две секунды.
— Я об этом слышал. И надеялся, что это неправда.
— Если ты считаешь, что я проник сюда обманом… — Я привстал со стула.
— Нет-нет. — Он поднял руку, останавливая меня. — Предложение остается в силе. Мы можем принять тебя на четыре месяца. — Он откинулся на спинку кожаного кресла. — Участники проекта, взятые на испытательный срок, получают четыре месяца форы. Мы гордимся своей независимостью, поэтому ты можешь выбрать любую тему, но через четыре месяца решение принимать буду уже не я. У меня тоже есть начальство, поэтому ты должен им что-нибудь продемонстрировать. Нечто такое, что может быть опубликовано или подготовлено к публикации. Понял?
Я кивнул.
— Это может стать для тебя новым началом, — продолжил он, и тогда я понял, что он уже говорил с Мэри. — Ты сделал несколько отличных работ в QSR. Я следил за твоими публикациями, мы все следили, черт побери! Но учитывая обстоятельства, при которых ты ушел…
Я снова кивнул. Неизбежный момент.
Он помолчал, глядя на меня. Не перешагнул черту, не стал упоминать о событии.
— Ради тебя я поставил себя в трудную ситуацию, — произнес он. — Но и ты должен мне кое-что обещать.
Я отвернулся. Кабинет ему подходит, решил я. Не слишком большой, но светлый и удобный. Одну из стен украшал диплом инженера, выпускника университета Нотр-Дам. Лишь его стол был претенциозным — огромное черное чудовище, на которое можно посадить самолет, — но я знал, что стол достался ему в наследство. Это старый стол его отца. Я однажды видел его, когда мы еще учились в колледже — двенадцать лет назад. Целую жизнь назад.
— Можешь пообещать?… — спросил он.
Я знал, о чем он говорит. Встретился с ним взглядом. Молча. И еще долго после этого он сидел — тоже молча, глядя на меня и дожидаясь, когда я что-то отвечу. Взвешивая значимость нашей дружбы против шансов, что она выйдет ему боком.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Начнешь завтра.
* * *Есть дни, когда я совсем не пью. Вот как они начинаются: я достаю пистолет из кобуры и кладу его на стол в своем номере отеля. Пистолет тяжелый и черный. На боку название мелкими рельефными буквами: «Ruger». Его металл на вкус напоминает медные монетки и пепел. Я смотрю в зеркало напротив кровати и говорю себе: «Если ты сегодня выпьешь, то убьешь себя». Я смотрю в свои серые глаза и вижу, что так оно и будет.
В такие дни я не пью.
У работы в исследовательской лаборатории есть свой ритм. Прохожу через стеклянные двери в половине восьмого, кивая другим ранним пташкам, потом сижу в своем кабинете до восьми, размышляя над фундаментальной истиной: даже дерьмовый кофе, даже с толстым слоем гущи, даже мерзкий на вкус и перестоявший, все же лучше, чем никакой.