— Пасаны, — коротко комментирует Пётр и гладит нахмуренного Борю по голове. — Ты не бойся! Ты сасись, кусяй!
— Дело, как говорится, молодое, — киваю я. — Ты, Боря, не теряйся. Все, что видишь на столе — твое. Что не съешь, то с собой унесешь, с пацанами разделишь. А меня ты совсем не помнишь?
— Ты мой папа? — с надеждой поднимает брови Боря.
— Ну, можно и так сказать. Не в буквальном смысле, конечно, но все равно…
Боря моих слов не понимает. Да они ему и не требуются, собственно. Он уже услышал в моем ответе желаемое слово «папа», и его уже все устраивает. Он охотно забирается на табурет и жадно набрасывается на конфеты "Полет".
— Ты это, парень, так плотно не налегай, — запоздало спохватываюсь я. — Иначе на неделю в туалете поселишься…
Боря замирает и непонимающе смотрит на старого якута. Но тот лишь гладит Борю по голове и шепчет:
— Пасаны, да…
— Петя, оставь меня с ним на полчасика, ладно?
Якут бросает взгляд на Борю и исчезает. Мы остаемся одни.
В кочегарке зябко. На закопченных стенах проступает влага, с потолка сурово взирает голая лампочка в сорок свечей. Пока мальчишка занимается пряниками, я рассматриваю небольшое хозяйство Петра — стол, стул, два табурета, старый крашеный шкаф с железной посудой и топчан, накрытый жестким шерстяным одеялом, — и вспоминаю кандидата медицинских наук Райского, над которым когда-то потешались все нейробиологи России. Юный Райский занимался исследованиями гиппокампа — парной структуры в толще полушарий головного мозга. И даже выстроил собственную теорию, которой по молодости и глупости пытался поделиться с умными коллегами. Как предположил Райский, у некоторых младенцев этот самый гиппокамп на стадии эмбрионального развития при определенных условиях не формируется, зато вместо него в мозгах могут образоваться две области с более сложной структурой, чем даже у коры.
В нейробиологии я ничего не понимал ни тогда, ни теперь, и мы с Пашей Дудкиным над Райским тоже посмеивались поначалу. Но когда по настоянию Егора я сделал несколько математических моделей этого теоретического умозаключения, а потом внимательно изучил результаты, то посмеиваться перестал. А после того как у Райского начисто снесло крышу, я вообще разучился смеяться. Что хотел доказать всему миру Райский, я не знаю. Лично я никому и ничего доказывать не намерен. Я просто знаю, что Зародыш — это не теория, поскольку он сейчас сидит прямо передо мной. Мальчик по имени Боря. Живой, теплый и несчастный. Поедает пряники и печенье, закусывая конфетами. К апельсинам даже не притрагивается. Видимо, не может понять, что с ними нужно делать. А я не могу понять, что нужно делать с ним: обнять несчастного сироту или свернуть шею будущему монстру.
Сейчас биография Бори состоит всего из одной строки: в возрасте двух недель обнаружен на пороге роддома, по заявлению правоохранительных органов и органов опеки принят в Дом малютки, а в возрасте трех лет переведен в Бодайбинский детский дом номер один. И выглядит он пока как обыкновенный шестилетний сирота, то есть нелепое создание с огромными оттопыренными ушами и непомерно тонкой шеей, вечно голодное, затравленное, забитое и напуганное до икоты. Но очень скоро этот запуганный мальчишка вырастет, окрепнет, покинет детский дом или приютившую его семью и превратится в бойкого юношу, которому будет сопутствовать успех во всех его деловых начинаниях.
Боря будет не просто успешен, а феноменально успешен. Он будет играючи и с выдумкой подавлять все живое, до чего дотянется, пройдется бульдозером по жизням миллионов нормальных людей и станет в итоге обладателем огромных капиталов, размер которых даже представить себе сложно. Возможно, Боря не забудет про свой детдом и даже его как-то облагодетельствует. Построит, например, для новых воспитанников особняк из желтого кирпича, а на месте старого здания возведет хоккейный стадион с трибунами, куда одновременно смогут поместиться все жители города Бодайбо.
Какие процессы происходят сейчас в голове у мальчика Бори, я не знаю. Могу только предполагать. Но они не человеческие — это точно. Развитие патогенного новообразования, по мнению Райского, всегда происходит по одному сценарию: в этой патогенности со временем формируется ряд сенсорных зон еще более высокого порядка, они получают, фильтруют и интегрируют информацию от различных органов чувств, постепенно подавляя все области коры и все подкорковые структуры. А существо с таким строением мозга уже трудно назвать человеком. Райский пришел к этим выводам в своих последних работах, а когда сошел с ума, то сам же их уничтожил.
* * *