Мгновение Лу молчит. Ее лицо накрывает маска бесстрастной пустоты. Так она смотрит, когда, отправившись в загул по квантовому дереву выбора, изучает миллиарды миллиардов возможных ответов. Затем — улыбка. Безупречные губы изгибаются в презрительной понимающей усмешке. Лу говорит:
— Послушай, это трудно объяснить, не рискуя усугубить твое положение. Но я постараюсь ответить.
Я вдруг пугаюсь до посинения. В конце концов, действительно важный вопрос — всего один.
— Чего ты от меня хочешь?
Лу делает шаг в мою сторону. Лицо безмятежно-спокойное, но в уголке глаза блестит слеза. Слеза, в которой заключены целые созвездия переживаний. И эпохи.
Вселенское страдание. Вселенская боль.
— Уильям, тебе придется ее убить. — Лу простирает руки. В правой — пистолет.
Полуавтоматический «хаузер» 98-й модели. Оружие столь передовой кодировки, что даже такому, как я, кажется заговоренным злой колдуньей. Для подстреленного из «хаузера» возврата нет.
Я вздрагиваю.
— Зачем просить меня? Она сама себя убивает. Вполне успешно.
— Недостаточно успешно, — возражает Лу. — Тебе придется сделать это. Сегодня вечером.
— Нет, — вырывается у меня жалкий писк. Болтайте про слабую недоопределенность! Я-то знаю, против чего иду. Лу только первая ласточка. Против самого человечества. Или того, что от него осталось.
Лу печально качает головой. Еще одна слеза. Еще один возможный мир идет прахом.
— Ты знаешь, что да.
Хотел бы я сказать, что не занялся с Лу любовью. Хотел бы сказать, что не взял ее.
Занялся. И взял. Одновременно. И по отдельности. Ее кожа под моими пальцами светилась. Пылала. Губы трепетали на моих губах, как крылья доисторической бабочки, виновницы падежа динозавров.
Падаем в настоящее.
Лу толкает меня на пол, раздевает донага. Оседлав, всовывает в себя. Двигается в одном ритме с солнцем, бьющим сквозь листву на планете, стертой с лица космоса за тысячу столетий до появления Лу на свет.
Потом утягивает меня в будущее. Внушает желание быть там с ней. Любить. Надеяться. Мстить Вселенной, вздумавшей извести нас. Найти в ней, Лу, противоядие.
Но я переворачиваю Лу, спихиваю на роскошный персидский ковер. Раздвигаю ее невероятно красивые ноги.
Все это может быть твоим.
Уже твое.
Будущее видится розовым.
Моя вторая жена на самом деле не женщина в привычном понимании. Или, скорее, воплощенная женщина. Стандартное звено структуры, в которую превратится человечество. А я… возможно, и я не простой зодчий.
Я должен сделать признание.
Это не то, что вы думаете. Мои путешествия во времени вовсе не секрет. Все о них знают. Я объявился в тот день, когда предыдущий главный архитектор покончил с собой. Свел счеты с жизнью на редкость скверным способом — с помощью модифицированной плазменной пули, какими бьет «хаузер». Информацию нельзя ни создать, ни уничтожить: умелец вытянет пароль даже у трупа. Зато ее можно защитить паролем на веки вечные.
Тому, в кого угодил мод-пэшный заряд, уже не загрузиться в буферную память. Он просто умирает.
Вот какую игрушку приставил к виску злосчастный недотепа. И унес в могилу все персональные ключи.
Тем самым отрубив им (читай: Исполнительному совету, то есть Консорциуму, то есть Всегалактической политической организации человечества) доступ. К проекту «Галактическое ядро». В Собор.
Но — о счастье!
Откуда ни возьмись, я с кодом. Весь из себя путешественник во времени. Могу повторно запустить проект.
При одном маленьком условии.
Будущее хочет иметь право голоса в Соборе Справедливости. Наши притязания на участие в предприятиях, связанных с наследием, не менее законны, чем у прошлого и настоящего.
Мы тоже жаждем справедливости.
Из чего она могла бы складываться? Давайте просто скажем, что за пару миллиардов лет можно мало-помалу усмотреть в справедливости не столько цель, сколько средство. И по крупицам занести в разряд справедливого все, что способствует твоему выживанию.
За пять минут до последней полуночи Вселенной закон Ферми превратился в облом Ферми.
Там, в конце времен, никто не пришел к нам на помощь. Воззвать было не к кому.
Разумные существа исчезли. Подчистую. До единого. Мы, сама разумность, не оставляем решительно никаких следов своего краткого пребывания на этом свете. Словно и не рождались. Так бывало великое множество раз. Бывало с каждым.
Где же они?
На небесах, конечно. Хорошенько подумайте: это яснее ясного. Кто откажется прохлаждаться в раю, когда дерьмо ударит в вентилятор, а лопасти, брызгая и плюясь, замрут? Горизонт событий, в отличие от вмещающей его Вселенной, вечен. Рано или поздно все догадываются об этом. Собирают манатки (отсюда — отсутствие электромагнитных сигналов в царствии небесном), гасят свет, хлопают дверью…