— Поддольник, так они говорят…
— И тогда бы ты из князя стал наместником.
— Обижаешь. Наместники у них все свои.
— Трудно тебе. Между Долиной и Лесом.
— Справляюсь, как видишь.
— Не очень, — заметил Стократ.
Князь налился кровью:
— Что?!
Стократ не испугался:
— Не особенно справляешься, с лесовиками по крайней мере… Эх, мастера нам не хватает. Его бы расспросить… — Он вдруг насторожился, будто почуяв новый запах: — Что мог такого знать языковед, что они вдруг решили его убрать?
— Мастер?
Князь замер с открытым ртом. Шмель мог видеть все его зубы — чистые, белые, с единственным застрявшим в щели куском мяса.
— Он мог вести свою игру, — медленно проговорил Стократ. — Он ведь был единственный, кто умел объясняться и с тобой, и с ними. И вот они решили его убрать, чтобы что-то спрятать…
— Они не могли, — вмешался Шмель и сразу пожалел, что открыл рот, потому что оказался между двумя взглядами, как между лезвиями ножниц. — В их питье нет слова… нет понятия «тайна». Язык по-другому устроен…
Он замолчал, водя руками, не зная, как объяснить.
— Понял, — отрывисто сказал Стократ. — Ты уверен?
— Да, — Шмель перевел дыхание.
Князь опять принялся ругаться — на этот раз без ярости, монотонно.
— Погоди, светлейший, — оборвал его Стократ. — Они могут тебя в чем-то винить? За что-то мстить?
— Завтра, — прорычал князь, — на рассвете… да прямо сейчас, чего там, рассвет близко… Пойдем к ним в гости. Эй, Глаза-и-Уши! Давай сбор, всем подъем, выжжем их норы, хватит…
— А они нам воду отравят, — тихо сказал Шмель.
И Стократ, и князь снова посмотрели на него. Он странно себя чувствовал под их взглядами: еще вчера — вообще никто, недостойный даже быть учеником языковеда. Сегодня — равноправный собеседник на совете, где речь идет о жизни и смерти.
— Мы перебьем их всех, — отрывисто сказал князь. — На их стрелы у нас есть щиты. А на наш огонь…
— А они — нас, — Шмель говорил, преодолевая боль в растрескавшихся губах. — Мы друг друга перебьем, и тогда придут люди из Долины, на все готовое.
Сделалось тихо. Стократ улыбался, будто чем-то довольный.
— Надо составить им питье, — сказал Шмель еще тише. — В смысле, послание. Надо идти к ним на переговоры…
— Я не пойду, — сказал князь и с отвращением поморщился.
— Я пойду, — Стократ потянулся, будто после хорошего отдыха. — Шмель, будешь толмачом?
Еще несколько секунд все молчали.
— Зачем тебе все это? — спросил князь, глядя в резной потолок из розовой сосны.
— Интересно, — Стократ безмятежно улыбнулся Шмелю. — Собирайся, что ли?
До околицы их провожала невесть откуда взявшаяся Тина. Стократ с самого начала велел ей молчать, и она молчала, только хлопала мокрыми ресницами. Вдоль обочин кое-где стояли вооруженные люди. Из-за заборов выглядывали женщины и подростки.
Лошадь Стократа казалась шагающей горой и позвякивала с каждым шагом: Шмель второпях разлил по флаконам и рассовал в корзины чуть ли не всю мастерскую хозяина. Сам Шмель тащил на спине свой мешок, и только Стократ не был отягощен ничем, кроме меча.
Прошли мимо дома Лопуха, мимо дома Заплата. В приоткрытую калитку глазели на Шмеля близнецы Окра и Бык; все они долго учились языкознанию и могли сейчас оказаться на месте Шмеля.
А может, не могли.
Огромный дом торговца Сходни стоял темный и тихий, будто брошеный.
На околице все, кто увязался было за процессией, отстали. Зато новые, ожидавшие на перекрестке молчаливые люди выстроились колонной и двинулись следом — на некотором расстоянии. В их тяжелых шагах, в бряцании оружия было для Шмеля слабое утешение: на твой труп, обещали шаги, мы навалим десяток вражеских, ура.
Стократ шагал впереди, за ним — послушная лошадь. То ускоряя шаг, то уставая под тяжестью мешка, Шмель тащился за ними и думал, что вот оно, еще одно испытание. Там, на помосте, он доказал, что лучше всех — за это его унизили и прогнали. Теперь вроде бы ничего доказывать не надо и некому, но он все равно идет, и облизывает покрытые коркой губы, и думает, лишь бы не подвел язык…
Они миновали камень, на котором он плакал в день своего изгнания — от потери, но больше от несправедливости. Спустились по дну оврага и вступили в лес, через несколько минут впереди показалась застава.
Стократ замедлил шаг.
Он отлично помнил то место, дальше которого не пошел в прошлый раз. Невидимая граница, за которой ему померещилось напряжение тетивы. Теперь напряжения не было, но было что-то другое.