Выбрать главу

Красок здесь не было — кроме тех, что бескорыстно дарил лес. Коричневая земля, темно-красные стволы, бледно-зеленая хвоя, а под серым навесом — стол, и на столе прибор для диалога.

Шмель чувствовал, как прыгают его ребра в такт ударам сердца. На том конце стола неподвижно сидел старый лесовик, глаз его совсем не было видно — и скулы, и веки, и лоб покрывала старая, плотная вышивка. Рот был огромный, с большими губами, плотно сжатый, и ноздри длинного тонкого носа подрагивали. Рука, белая до синевы, с пятью плотно сжатыми пальцами, указывала место напротив.

— Тебя зовут поболтать, — негромко молвил Стократ.

Он стоял, опустив руки, не касаясь меча. Неизвестно, что думали лесовики о его добрых намерениях, но Шмель прекрасно понимал: никакой колдун-мечник не справится с такой оравой, вооруженной отравленными стрелами.

— Шмель, тебе помочь?

Перед стариком стояло все, что требовалось для разговора: ряд узких разновеликих трубок, похожих на свирель. Кубок. Каменная доска со смоляными узорами, две спицы, чтобы переносить мельчайшие частицы вкуса. Большая кружка на краю стола; рядом помещалась под струей водопада каменная чаша с проточной водой.

Парень стащил с плеча свой мешок. Все это добро, которым нагружена лошадь Стократа… Его же час разбирать, все эти вкусы, из которых он половину не знает… Шмеля ведь засмеют, пока он будет рыться в сумках…

— Тебе помочь? — снова спросил Стократ.

— Ага, — отозвался Шмель слабым голосом. — Сгружай, пожалуйста. Мне бы только подготовиться…

Он осмотрелся.

Десятки людей сидели и стояли под соснами. И мужчины, и женщины были вооружены и насторожены. Узоры на зашитых веках говорили, наверное, об их положении в обществе, роде, достатке, а может, и вовсе ни о чем не говорили — да и кто из жителей Макухи пытался это выяснить?

Стократ, не дожидаясь повторного приглашения, сгружал с лошади мешки и корзины. Шмель посмотрел на место, приготовленное ему, — напротив старика, с таким же набором трубок и каменной доской, и даже струя водопада была совсем близко, и чаша стояла под проточной водой.

— Надо все тащить сюда, — он услышал свой голос будто со стороны. — Чтобы все было под рукой…

Мастер говорил: «Всегда держи под рукой уксус, мелко перемолотую соль, сахар и желчь, которые потребуются в любом послании. А также имей запас кривозвездки и факела, их сок сочетай три к одному, чтобы получить отрицание. Никогда не помечай заготовки цветом: краситель, на первую пробу безвкусный, может испортить послание и даже придать ему противоположный смысл. Распознавай по запаху либо запоминай, в каком флаконе хранишь концентрат…».

Старик ждал. Журчала вода. Лошадь уныло ковыряла копытом бурую хвою.

Неожиданно девушка, приведшая их сюда, — девушка в сером балахоне, с зашитыми веками и двумя светлыми косами, — подошла к Шмелю и провела ладонью по его лицу.

Рот ее удивленно приоткрылся. Наверное, ее предупреждали, что у чужаков глаза на лице, и глаза открыты, но она не верила.

* * *

За все время своих странствий Стократ ни разу не бывал в таком странном месте. И понимал, что вряд ли побывает. Даже если выберется из этой переделки живым.

Эти люди совсем недавно — может, вчера — пережили потрясение. Многих потеряли. Те, что сидели мертвыми за покаянным зельем, кого Стократ и Шмель видели сегодня, были чьими-то мужьями, сыновьями и братьями. Те, кто приговорил их к такому роду покаяния, — тоже.

Эти люди угрожали отравить колодцы и родники чужакам, живущим по соседству. Эти люди были охотниками и не боялись вида крови, но и душегубами они не были — это Стократ мог сказать с уверенностью.

Он разглядывал узоры на их лицах. Веки были зашиты у всех, причем, очевидно, с младенчества. Стократ видел, как, стоя рядом, они иногда проводили рукой по лицам друг друга, будто считывая важное сообщение.

И еще он видел, как некоторые, особенно молодые, смотрят на солнце. По тому, как они держали головы, как поворачивались вслед за светом, Стократ понял вдруг и удивился: они не слепые.

Не слепые! Была ли вначале болезнь, эпидемия, отобрала ли зрение у выживших, пришлось ли им закрывать глаза по необходимости, но теперь зашитые веки — всего лишь традиция. Сквозь узор на лице они видят свет. Но не пытаются смотреть. Зачем? У них есть Язык…

Стократ сжал губы, чтобы ничего не сболтнуть вслух. Нельзя было отвлекать Шмеля; к тому же кому и чем помогло бы сейчас это новое знание?