Может быть, оракулу нужно иногда питаться? Телами или душами тех, кто к нему приходит…
— Полагаю, мы обо всем поговорим завтра, — сказал маг. — Утро вечера мудренее.
— И то верно, — проворчал Йохан.
Он напомнил Ринкелю, что тому сторожить первым, после чего завернулся в одеяло и уснул.
Ночь прошла спокойно, разве что к утру Йохан немного замерз.
Но затем взошло солнце, и он согрелся, а вскоре начали просыпаться и спутники: поднял веки Мартин фон Хекленбург, встали привычные к ранним молитвам братья Прозревшего Франца.
— Скоро в путь, — заявил открывший глаза Рудольф Белый, который спал прямо на голой земле, ноздри его длинного носа затрепетали. — Так, мне кажется или нас с вечера стало меньше?
Меньше? Но вроде бы все на месте… Йохан быстро огляделся, а затем шагнул туда, где лежал Арне, отбросил в сторону одеяло. Так и есть, под ним несколько валунов, и никаких следов гевернца с его мешком… Когда только успел, змей подколодный?
Если только в первую часть ночи, когда дежурил разиня Швеппс.
Сам Йохан готов был поклясться, что не сомкнул глаз и никак не мог упустить Арне.
— Как, он удрал?! — возмутился рыцарь. — Струсил, клянусь копьем Прозревшего Георга и мечом Прозревшего Микела? Но это же позор! — Мартин фон Хекленбург уткнул в небо указующий перст, глаза его гневно сверкнули. — Где вы нашли такого спутника, друзья мои?
— Он был всего лишь проводником, — заметил Йохан, — и свою работу по большому счету выполнил.
Да, досадно, что Арне удрал, и теперь, скорее всего, вернется с дружками-головорезами из местных. Но от них всегда можно ускользнуть, если повести дело с толком, зато теперь не нужно лгать гевернцу насчет того, куда и зачем они идут, скрывать от него истинную цель похода.
Маг тем временем поднялся и начал принюхиваться не хуже охотничьей собаки.
— Кажется, наш малорослый друг близко, — заявил он. — Пойдемте, мы найдем его в два счета…
Для того чтобы отыскать Арне, не пришлось идти далеко: гевернец лежал в неглубокой, метра в три расселине, и неестественно вывернутая шея не оставляла сомнений в том, что он мертв.
Сорвался? Горец, родившийся в этих местах и знающий тут каждую тропку?
Йохан вновь почувствовал холодок, который впервые навестил его вчера, при мысли о том, что они явились сюда не по своей воле.
— Он отринул путь Судьбы, попытался свернуть, отступить, и это погубило его, — изрек Рудольф Белый.
— То есть если еще кто из нас захочет вернуться, он тоже погибнет? — спросил брат Дитрих. — Как вы выразились… та сила, что проявляет себя как Симферийский Оракул, убьет его?
— Скорее всего, да.
— Я начинаю сомневаться, от Хранителя ли происходит эта сила. — Смуглый монах покачал головой, и лицо его стало скорбным.
Братья Прозревшего Франца настояли на том, чтобы похоронить Арне, хотя Ринкель и Мартин фон Хекленбург возражали. Мечами выкопали могилу, завалили ее камнями, и брат Дитрих прочитал отходную молитву.
Когда вернулись к месту стоянки и занялись завтраком, Йохан с досадой сообразил, что лошадей теперь оставить не с кем, а тащить их с собой дальше нет никакого смысла.
Как вскоре выяснилось, то же самое беспокоило и рыцаря.
— А куда я дену своего верного Вельянгифа? — осведомился он возмущенно. — Клянусь именем Хранителя, этот конь стоит больше, чем стадо коров! Может быть, кто-то из любви к прозрению мудрости и братского смирения останется здесь, чтобы приглядеть за сим благородным животным, а также за прочими?
Мартин фон Хекленбург глянул сначала в сторону монахов, а затем на Йохана с Ринкелем.
— Мы исполняем наказ капитула нашего ордена, велевшего нам обоим добраться до престола Оракула, — молвил брат Дитрих, — и не можем отступить.
— А я вообще не знаю, что такое «братское смирение», — нагло заявил Швеппс и выразительно сплюнул.
Рыцарь запыхтел, готовясь разразиться гневной речью, но тут вмешался Рудольф.
— Погодите, — сказал он, и одного слова оказалось достаточно, чтобы страсти утихли. — Коней можно оставить тут. Простенькое заклинание не даст животным уйти куда-либо, а заодно отгонит возможных хищников, как двуногих, так и четвероногих.
— Магия? — лицо Мартина фон Хекленбурга перекосило отвращение.
— Оная признана «даром Хранителя» Седьмым Вселенским собором в Никее в семьсот восемьдесят седьмом году, а также объявлена «богоугодным делом, противным всякого зла», в булле романийского первосвященника Иннокентия Второго «Всякий Дар Совершенен», данной в тысяча двести втором году от Воплощения, — сообщил маг.