Это понятно, ведь в первой жизни она не знала, что будет дальше, а сейчас знает.
Приступы ярости у Вовки станут случаться все чаще. Однажды он подобьет ей глаз и рассечет веко, придется наложить швы. В другой раз покалечит руку. Избитая, униженная, Людмила будет делать вид перед сыном, что все в порядке. Виталик замкнется, перестанет с ней разговаривать, а вскорости и сам начнет пить. У Людмилы станут случаться сердечные приступы. Последней радостью в ее жизни останутся конфеты и прочие сладости, быстро растущий вес нагрузит и без того больное сердце.
Когда ее в очередной раз увезут в больницу, ушедший в запой Вовка рухнет на пол в коридоре, парализованный инсультом. Сын ненадолго зайдет домой, переступит через тело отца по пути в свою комнату и второй раз на обратной дороге. Вернувшись из больницы, Людмила найдет Вовку в коме, вызовет врачей, они спасут мужа… и она еще два года будет ухаживать за проклинающим ее паралитиком. Она простит Виталика, хоть и нескоро. А вот Виталик ее не простит.
Сын женится на случайной девице, забеременевшей после пьянки. Когда Людмила в первый раз увидит, как он дает пощечину жене, она выпьет десятерную дозу снотворного. После лечения в психиатрии тяга к сладкому усилится. С работы она уйдет, не дожидаясь пенсии. Квартиру они разменяют, когда Виталик разведется с женой. И старость Людмила встретит в гостинке на Троещине одна, никому не нужная, заедая тоску пирожными в напрасном ожидании, что позвонят сын или внук…
— Нет! — громко сказала Людмила. — Я так не хочу!
Слезы высохли на глазах. Вместо жалости к себе она ощутила злость и нежданный прилив энергии.
— Все будет иначе! — снова вслух сказала Людмила.
За этим она и вернулась. Чтобы исправить то, что нужно исправить. Чтобы прожить жизнь так, как надо. Это совсем несложно теперь, во второй раз, когда она знает как. Надо лишь совершать правильный выбор и ничего не бояться.
Жаль, конечно, что чудо-доктора не сумели вернуть ее в тысяча девятьсот восемьдесят девятый. В те самые звенящие, беззаботные семнадцать, когда впереди была вся взрослая жизнь, когда все двери были распахнуты настежь, а не приоткрыты, как сейчас. Но лучше приоткрытые двери и тридцать восемь лет, чем наглухо захлопнутые и семьдесят шесть… Хотя, вдруг подумала Людмила, и в семьдесят шесть еще, пожалуй, можно что-то изменить! Главное — действовать, а не жалеть себя, перебирая картинки в тускнеющей памяти.
Мысль была новой, и чувства незнакомыми. Я уже изменилась, обрадовалась Людмила. Я иду по другому пути!
Да, если бы удалось вернуться в семнадцать, все было бы совсем иначе. Сейчас их с Петей дочери уже было бы… сколько?.. с ума сойти, двадцать лет! Двадцать лет Людмила считает себя убийцей. Девочка, сказала тогда врач с укоризной. У вас была девочка. Была бы… Сухость в горле и тошнота после наркоза, желтые стены палаты, и никто не ждал Людмилу на выходе. Желтые стены ее ночных кошмаров на много лет вперед… Девочка. Дочка, так и оставшаяся безымянной.
Но тогда не было бы ее с Вовкой сына, Виталика. Вернись она в свои семнадцать, и ей пришлось бы решать, кто из них родится: Виталик или безымянная дочка. Или — или: как можно выбрать? Слишком тяжело. Пожалуй, к лучшему, что не вышло уйти туда. Этот выбор сделали за нее — и спасибо.
Людмила прошлась по кухне, задумчиво трогая привычные вещи и глядя на них новым взглядом. Зажгла наконец конфорку под праздно стоящим на плите чайником. Ох, какой ядовитый клубок страстей, взаимных обманов и подозрений, ревности и обиды умудрились они втроем с Танькой и Петей накрутить в юности! Семнадцать лет кажутся идиллией лишь издалека.
Людмила не сказала Пете, что беременна, потому что однажды в компании он резко отозвался о браках «по залету». Но когда она сделала аборт, Танька, которая обо всем знала — должен же был кто-то услышать ее историю, и кто, как не лучшая подруга? — поделилась с Петей. Он страшно обиделся на Людмилу, она не понимала за что, а Танька затащила Петю в постель и выходила замуж с пузом, на седьмом месяце. Людмила была свидетельницей, пила водку напоказ из горлышка и не пьянела, а чтобы не кричать, щипала себе ноги под шелковым платьем… долго потом не сходили синяки. Через три года Танька с Петей разошлись, но для Людмилы это уже не имело значения. Все было кончено, счастье потеряно навсегда, и когда разбитной Вовка позвал ее замуж, она равнодушно кивнула — почему нет?