— Странно слышать это от существа, чей разум, по мнению экспертов, является коллективным!
— Кто тебе такое сказал? — фыркнул барсук.
— Думатели.
— Плохо думали.
— И еще вопрос, — не удержался Клотицкий. — Почему вы все-таки выбрали русский язык? Немецкий в Европе оправданнее с экономической точки зрения. Английский — для всеобщего понимания…
— Русский — язык межнационального общения, — объяснил барсук. — Слыхал?
— Нет, — ответил поляк.
— Молодой еще. А я уже старый… Сосиски-то принесли?
Литовкин поспешно вытащил из рюкзака три вакуумные упаковки сосисок.
Костерок потрескивал свежим хворостом. Сосиски пузырились и тихо шипели на свежеоструганных палочках.
— Наше предложение очень хорошее, — заявил Седой, задумчиво глядя в огонь поверх сосиски. — Если вы его примете, будут другие — еще лучше.
— Но почему именно Крым? — спросила Василиса. — Целиком? Может быть, часть Крыма? Скажем, лесная зона…
— Мы леса насадим там, где сейчас степь, — заявил барсук. — А полностью… Нам ведь развиваться надо. На южном берегу пусть пока туристы отдыхают. Если только приплывут морем и капитальных построек сооружать не станут. Мы в море купаться не любим.
Специалисты по контакту машинально отметили выражение насчет «капитальных построек». Откуда бы барсуку это знать? Что он, техническую документацию когда-то читал? Или законы? Но вот говорит… Как и многое другое. Похлеще.
— Может быть, вам водопровод оставить? — поинтересовался Клотицкий. — Жилье какое-то…
Седой покачал свободной от прутика с сосиской лапой.
— Сплошной вред от ваших водопроводов и водоканалов. Вода — она ведь не просто так бежит. Она как надо бежит. Если не в болоте. А в болоте ничего хорошего нет. Водопровод — зло. Другое дело — акведуки. Каменные.
— Ага, — несколько ошалело кивнула Василиса. Прежде она об акведуках от барсуков не слышала. А теперь вспомнила римские акведуки, построенные с поразительной точностью и изяществом. Не барсуки ли там лапу приложили?
— Предложение по Крыму принимается? — поинтересовался Седой.
— Прин-нимается за основу, — заявил Клотицкий.
— За основу — тоже неплохо, — вздохнул барсук. — Тогда слушайте дальше…
— Слушаем, — отозвалась Василиса.
— Электричество, — пробормотал барсук. — От него придется отказаться.
— В Крыму? — уточнила Василиса.
— Нет. Вообще.
— Что? — изумился Литовкин.
— Когда вода бежит не по предначертанному пути — плохо. Электроны — еще хуже… Поэтому вам придется отказаться от линий электропередач и электронных устройств.
— Электроны? — ошарашенно переспросил Марцин. — Да что вы знаете об электронах? И об электронике? Что вы вообще о себе возомнили?
— И двигатели внутреннего сгорания… полностью исключить, — продолжил как ни в чем не бывало Седой.
— С какой стати? — воскликнула Василиса.
— Не даром, конечно, — солидно отозвался барсук. Но договорить ему не дали.
Грянул выстрел, второй, третий. Седой рухнул рядом с костром, выпустив из лапы прутик с сосиской. Литовкин кинулся к нему. Василиса зажала руками уши. Прагматичный Клотицкий упал на землю, прикрыв голову руками.
— В людей, в людей не попадите! — закричал кто-то из-за деревьев. — Мы их по-другому уберем!
Щелк — и Литовкин упал на землю рядом с Седым, спутанный метательной сетью с грузами на концах. Бух — и Василиса оказалась связанной в неудобной позе, с вывернутыми руками. Хлоп — и Клотицкий превратился в кокон, его связали дважды.
На поляну выбежал Харченко с автоматом в руках.
— Мочи барсуков! — закричал он.
— Никого нет! Вообще никого, — отозвался голос из леса.
— Ищите! Их здесь по меньшей мере пара десятков!
Василиса подняла голову и строго спросила:
— Что это значит, Леонид?
Харченко хмыкнул.
— Вспомнила, как меня зовут, красавица? Боюсь, поздно. Мы оказались по разные стороны баррикад.
— Бунт? — поинтересовалась Василиса.
— Рокировка. Мне спасение человечества и интересы своей страны дороже общих принципов гуманности, — сплюнул на землю Харченко. — Увы, вы хоть и люди, предали свой вид. Ваша смерть послужит делу обновления… Впрочем, хватит болтать! И так слишком много трепались.
Харченко снял с пояса какой-то предмет. Наручники? Щипцы? Нет… Что-то странное. Типа ритуального костяного ножа. Двух ножей…
Седой, захлебывавшийся кровью — в него попали две пули, — прорычал: