Берг прочел и понял все. Существовала причина, по которой Мо Берг оказался именно тем агентом, который сидел здесь и слушал, оценивал, принимал решение, делал выбор. Но причина эта не имела ничего общего с его бытностью молниеносным игроком чикагских «Уайт Сокс».
Однако в залитом солнцем зале было тепло даже с отключенными батареями — Швейцария переживала нехватку угля. И вопреки месяцам подготовки, вопреки тайной «беретте», вопреки людям, подвергшимся риску, чтобы доставить его сюда, — вопреки всему этому Мо Берг начал клевать носом: анализ S-матрицы оказался таким монотонным, что просто убаюкивал. Его веки стали наливаться тяжестью, и он рывком пробудился, прокляв себя за глупость, однако затем снова задремал, пока не ущипнул кожу между большим и указательным пальцами.
Прием сработал, и он снова сосредоточился на S-матрице — по крайней мере достаточно долго, чтобы дотянуть до времени, отпущенного на вопросы, когда он сможет узнать все необходимое. Двигается ли Гейзенберг со своей командой в верном направлении к созданию атомной бомбы? Получат ли немцы ее раньше союзников? Если Берг придет к выводу, что так оно и есть, то он извинится, отправится в туалет, закроется в кабинке, отклеит «беретту» и вернется назад с пистолетом в кармане. И без всякого колебания, прежде чем кто-либо сможет его остановить, он застрелит Вернера Гейзенберга, обезглавив таким образом змею, то есть мощнейшую бомбу. От меткости Берга будут зависеть сотни тысяч жизней, а может, и миллионы.
Теперь он бодрствовал и был внимателен, обдумывая услышанное. Через десять — пятнадцать минут настанет момент, когда выступление закончится и последуют вопросы.
Но тут в дверь лекционного зала резко постучали, присутствовавшие обернулись и увидели, как дверь открылась и вошел мужчина в костюме, белокурый немец без правой руки: несомненно, ветеран одного из фронтов, оказавшийся чем-то полезным местному отделению гестапо или посольству. И тридцать шесть ярчайших умов европейской физики, за исключением отсутствовавших выдающихся евреев, наблюдали, как этот человек прошел и протянул Гейзенбергу записку, затем щелкнул каблуками, повернулся кругом и живо скрылся за дверью.
Гейзенберг не выказал никаких эмоций: должно быть, за годы службы у Гитлера он достиг вершин мастерства, напуская на себя отсутствующий вид.
— Извините, пожалуйста, — произнес он и отвернулся от аудитории, чтобы прочесть записку.
Не поникли ли его плечи, когда он закончил чтение? Берг решил, что так оно и есть, однако Гейзенберг, снова повернувшись к залу, слабо улыбался.
— Коллеги, я получил информацию, что Шестая танковая армия СС барона фон Рундштедта прорвалась у Бастони и стремительно продвигается к Антверпену. Меня попросили сообщить вам об этом. О подобном повороте событий я бы хотел рассказать больше, однако для этого, несомненно, нет времени.
Вслед за этими словами он повернулся спиной к аудитории и снова встал у классной доски. Без всяких выкриков «Хайль Гитлер!» он принялся неистово выводить формулы по S-матрице, стуча мелком по доске в Цюрихе, в то время как танки фон Рундштедта с лязгом двигались к Антверпену и наполненным горючим цистернам, что располагались там. Если эта новость была правдивой, то война может растянуться еще на годы, предоставив Германии время для завершения бомбы и создания ракет для ее доставки.
Что ж, тем больше оснований, чтобы внимательно слушать, улавливая намеки. Любые намеки.
Гейзенберг закончил и положил мел на узкий лоток под доской, а затем вернулся на подиум и предложил задавать вопросы. Сейчас-то, надеялся Берг, все и прояснится.
Однако нет. Пауль Шеррер захотел узнать о соответствии пространства анти-де Ситтера и конформной теории поля, и Гейзенберг пустился в долгие бессвязные объяснения, смысл которых сводился к тезису «все бы мы хотели узнать ответ на это». Затем Венцель поинтересовался насчет аналитичности первого, и Гейзенберг вернулся к доске, стер предыдущие формулы и принялся выводить новые, по ходу дела давая пояснения. Аудитория кивала и перешептывалась.
Так и продолжалось, однако отнюдь не в том направлении, на которое Берг возлагал надежды. Дело обернулось не таким уж простым. Намеков на что-либо существенное совершенно не появилось. Ему оставалось лишь гадать, не достаточно ли для вынесения смертного приговора Гейзенбергу одного только успеха фон Рундштедта. Может быть, может быть…