Лина прислушалась, напрягая слух. Иногда казалось, что она слышит скрип веток и шелест листьев, которые будоражит ветер меж надгробиями старого кладбища. И, словно подхватив готовый оборваться, едва уловимый, мотив, яркий свет возбудил по картинам рябь, полутень родила странные очертания, наполняя образы движением.
Ладони дрогнули. Тяжёлое полотно накренилось и выскользнуло из пальцев. В воздух взметнулось облако пыли. Глухое эхо отразилось от стен, раскатисто прогремев в пустой комнате. Лина бессильно опустилась на колени. Она смотрела на свои нелепо скрюченные по сторонам руки, пытаясь понять: отчего они такие слабые и беспомощные? Ничего не могут удержать... Отстранённо отметив, что Ян приблизился, ощутила в голове единственную мысль: если он заговорит, она не совладает с голосом.
Олсен направился вдоль стены. Переходил от полотна к полотну, скользил взглядом по судьбам, брал в руки. Сердце неприятно ныло: Лина хотела просить Яна ничего не трогать, но горло сдавило. Она смотрела вместе с ним на переплетение трубок к аппаратам жизнеобеспечения в узкой реанимационной палате, где зарисовывала все подряд, чтобы не видеть проваленные глаза, которые перестала узнавать.
Осторожно смахнув пыль, Ян поставил последний, написанный ещё при жизни, портрет Майкла-Ребекки на место, и задумчиво потёр ладони. Достав из кармана тяжёлый портсигар, взял тонкую сигару:
– Не против?
Не оборачиваясь, Лина кивнула. Она тоже здесь курила. Сидела в темноте и покидала солнечную Калифорнию, возвращаясь к промозглым берегам Ист-Ривер. Бродила по лабиринтам переулков, которые скоро исчезнут, окончательно утонут под слоем травы и мусора. Ходила вдоль старых домов с остатками крыш, где сквозь дыры проросли ветки деревьев, а бурьян стал хозяином, недовольно косясь из проёмов окон и дверей. Поднималась истёртыми ступенями на четвёртый этаж, разрывала жёлтую полицейскую ленту. А дальше? Лина не знала – куда идти дальше.
Сладкий молочный дым тянулся к распахнутому окну. Влажная пелена дождя дышала в комнату, размывая калейдоскопы огней, таинственно мерцавших с соседних домов, предвещая жаркую весну и много солнца.
– Картины вопят от боли.
Непривычно отрывистые слова нарушили долгое молчание. Лина подняла голову.
– Я ощущаю её физически, – Олсен стукнул костяшками пальцев в солнечное сплетение. – Тебе было больно, когда ты работала над ними.
Лина бережно перевернула картину, подула в сморщенное лицо. Слой пыли невесомой вуалью слетел с вогнутых плеч и заходящего солнца. Трава с деревьями вспыхнули, окрашиваясь багрянцем.
– Невозможно передать боль не испытав её, – кивнул Олсен. – Ты знала всех?
Погладив кончиками пальцев шероховатый холст, Лина нахмурилась: слишком много красного. Сколько-бы не размывала и не правила слой – красного больше чем надо.
– Это Хосе. Он знает по-английски три слова. Там, где он живёт, не нужен язык. Маленький осколок Нью-Йорка – Свалка. Заброшенные дома, души… – горло оцарапал камень, Лина откашлялась. – Мы жили рядом. Там, не любят эмоций. Привязанности мешают. Каждый сам по себе. Но... иногда и мы сбиваемся в стаи.
Неловкие пальцы долго искали друг друга. Лина крепко сцепила руки, благодарная Олсену, что он не подгоняет и терпеливо ждёт. Подняв лицо, она посмотрела в полуприкрытые тяжёлыми веками глаза:
– Ян, однажды вы предложили помощь, если я решу организовать выставку.
– Да, это так.
– Я раньше никому не показывала эти работы и не планировала показывать. Но, передумала.
Осторожно приставив картину к другим, она поднялась. Ноги покалывали от долгого сидения в неудобном положении, но Лина не обращала внимание. Отряхнув джинсы, она выпрямилась:
– Хочу выставить их. Это должна быть чертовски громкая выставка, о которой узнает каждая крыса в метро и каждый чиновник в кабинете. Выставка, посвящённая людям – таким как я или вы, только за колючей проволокой обстоятельств.
Обхватив плечи, Лина ходила по комнате, хотелось выговориться: рассказать о том, что отравляло столько вечеров и не давало спать ночами. Монументальная фигура делала мастерскую меньше, лишала мистической тональности и придавала уверенности. Казалось, Ян поймёт, а если нет, то Лина надеялась – к разочарованиям у неё выработался иммунитет, по крайней мере, рассчитывала, что отказ не слишком её доконает.
– Мы должны о них помнить. Помнить каждый день, понимаете? Прекратить делать вид, что не знаем о параллельном мире, где люди мрут как мухи. Ведь этот мир не на другой планете – он рядом! Вы когда-нибудь спускались в метро?