А потом, будто девчонка, поджидавшая любимого, Зинаида Гавриловна стала на пост у калитки. Стояла долго, постукивая ботиком о ботик.
Кого она ждала?
В домике жил зоотехник. Так неужели его, Ивана Семеновича?
Наконец вдали заскрипел снег. Кто-то шел по улице со стороны фермы. В вечерних сумерках разглядеть точно, кто это идет, было нельзя. Но Зинаида Гавриловна сразу вся напряглась.
Зоотехник шел, о чем-то задумавшись. Поэтому он увидел фельдшерицу лишь тогда, когда протянул руку к калитке.
— Зинаида Гавриловна?!. — воскликнул он.
— Испугала?
— Да нет, просто не ожидал… Вы ко мне?
— К вам.
— Что-нибудь случилось?
— Просто приметила вас в конце улицы и решила подождать…
— А-а, — успокоенно и в то же время несколько разочарованно сказал зоотехник. — Я видел вас в клубе. Мне показалось, вы ушли домой. Сам я в середине концерта тоже ушел, на ферму надо было заглянуть…
— А вам хотелось бы, чтобы ждали не просто так? Чтобы женщина ради вас стояла у калитки на морозе целый час?
— Что вы! К чему это?.. — в замешательстве произнес Иван Семенович.
— Ни к чему, думаете? Может, и ни к чему… — Зинаида Гавриловна вздохнула. — Но я вас больше часа жду.
— Вы?! — зоотехник совсем потерялся. — Но как же?.. Ведь это…
— Бабья причуда, скажете?
— Нет, конечно, нет!.. Но только…
Зинаида Гавриловна опять вздохнула.
— Какой вы, однако, застенчивый и наивный! Будто юноша.
— Нет, разумеется, не юноша, но…
Зинаида Гавриловна рассмеялась. Потом спросила:
— У вас дома нет посторонних?
— Нет, никого нет! — поспешно ответил Иван Семенович. — Но вы… Это так неожиданно. Поверить боюсь!.. — Зоотехник схватил руку Зинаиды Гавриловны, неуклюже, дугой согнувшись, поднес ее к губам, поцеловал сквозь перчатку. Зинаида Гавриловна не смогла больше удержаться в прежней роли.
Она застыдилась своей навязчивости, сказала потерянно:
— Простите меня… Бессовестная я… Ужасно бессовестная!
— Нет, нет, вы смелая! Вы умная, отважная женщина. Я преклоняться перед вами должен. Ведь я… — Иван Семенович примолк, а потом с застенчивостью признался. — Я давно мечтал предложить вам руку, да все трусил.
— Я знала.
— Знали? Я ж никому ни звука…
— Иногда бывает понятно без слов.
— Значит, вы тоже… — Зоотехник насилу превозмог себя. — Значит, вы тоже полюбили меня?..
Зинаида Гавриловна смущенно улыбнулась. Она стояла спиной к калитке, и свет из окон падал на нее сзади, лицо оставалось в тени, улыбки нельзя было различить, но голос выдавал эту смущенную улыбку.
— Не знаю… В нашем возрасте такое чувство зовется, наверно, как-то иначе… Но мне хотелось иногда, чтобы вы были менее робким.
Иван Семенович понял это как призыв к смелости. Он решительно взял Зинаиду Гавриловну под руку и, распахивая калитку, сказал:
— Прошу быть хозяйкой!
— Нет, нет! Не сегодня! — отстранилась Зинаида Гавриловна. — Мне необходимо поговорить с сыном. И вообще — надо обдуманнее.
— Выходит, не в робости моей дело… — Зоотехник выпустил ее руку и после неловкой паузы добавил с заметной горечью: — Если вас пугает моя орава — это плохо, но если…
— Постыдитесь! — строго сказала Зинаида Гавриловна.
Иван Семенович стоял как раз в полосе света. Хорошо видно было, как лицо сделалось кирпичным. Пушистый снег, густо поваливший в эти минуты откуда-то сбоку, вроде бы не с неба, а из-за угла дома, таял у него на щеках мгновенно. А на мясистом ухе, на мочке, скопившись из растаявших снежинок, повисла, словно сережка, голубая капля.
— Поймите, я все-таки женщина. И дорожу кое-какими условностями.
— Именно? — виновато спросил Иван Семенович.
— Не хочу входить в ваш дом под покровом ночи, как бы тайно. Приду открыто, днем, на глазах у всех!..
Она протянула руку, сшибла пальцем голубую капельку-сережку с уха Ивана Семеновича. И вдруг, совсем как девчонка, бегом бросилась прочь.
Зоотехник тоже, видно, почувствовал, себя молодым парнем.
— Зинаида!.. Зина! — крикнул он вдогонку. — Я ждать не буду!.. Я завтра за тобой прикачу!..
Крикнул так, что в пустой улице загудело, как в трубе.