— Негодяй! — Зинаида Гавриловна повернулась к Ивашкову спиной, показывая, что разговор окончен. Со спокойной строгостью сказала родителям Лани:
— Учтите, за истязание дочери вас все равно будут судить. Если она не простит вас и если вы не дадите ей и людям твердое обещание держать себя впредь по-человечески…
— Да мы што… Ежели надо… Мы покаемся…
Конечно, Зинаида Гавриловна понимала, что конфликт на этом не исчерпан. Да и нельзя было его так легко и просто устранить. Лане, несомненно, предстояло пережить еще немало горестей в родном доме. По совету Ивашкова «калинники» будут теперь действовать исподволь. Нельзя оставлять девушку одну в этой беде.
Орешек получил наказ от матери: всегда быть начеку. Он не раз пытался узнать, как относятся родители к Лане. Но девушка не хотела вдаваться в подробности.
— Не пристают — и ладно, — всякий раз говорила она хмуро, не добавляя больше ни слова.
Ну, а если ей ладно — ему и вовсе хорошо! Притихли, выходит, «калинники». Пока же главную помощь свою Лане Максим усматривал в том, что каждое утро стучал в окно угловой комнатушки в доме Синкиных.
В ответ тотчас хлопала дверь, и Ланя выбегала на крыльцо уже одетая, с портфелем в руке. Оттого, что девушка всегда дожидалась этого стука, ни разу не вышла из дому до его прихода, у парня крепло убеждение: без его вызова Ланю вообще не отпустили бы в школу.
Потом они шли знакомой прямушкой в райцентр (жить в интернате родители не разрешили Лане) и тем же путем возвращались под вечер обратно. В зимнюю стужу, в лютые бураны, по осенней непролазной грязи и в весеннюю распутицу был Максим у Лани бессменным провожатым. И в восьмом, и в девятом классах.
Но если бы ему сказал кто-нибудь, что Ланя вызовет у него настоящее чувство, он бы засмеялся. Что такое могло его привлечь в Лане? Ни петь, ни танцевать не умеет, учится посредственно, глаза какие-то затуманенные. Смотрит порой и не видит будто ничего кругом. Часто в них такая печаль, словно больна безнадежно… Конечно, иметь родителей «калинников» не больно весело, но нельзя же все время ходить повесив нос!.. Наверное, характер все-таки скучный у Ланьки. На одежду не обращает внимания. Зимой ходит в овчинном полушубке, осенью и весной в ватной стеганке. Платья, кроме форменного, никакого не носит. Но это уже не ее вина: отец с матерью не хотят наряжать, боятся, что в хороших нарядах «мирские соблазны» начнут одолевать дочь. Максим не только не замечал ничего интересного в Лане, он даже немного пренебрегал ею.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Максим ходил в десятый класс, когда старший брат отца, живший в Новосибирске, пригласил его на Октябрьские праздники. И хотя на дорогу до Новосибирска терялись три учебных дня перед праздником и три после, юноша не устоял перед соблазном побывать в большом городе, посмотреть демонстрацию трудящихся, сходить в театры — драматический и оперный. Учился он хорошо, пропустить уроки не боялся, наверстать упущенное сумел бы… если бы оставить школу довелось только на неделю.
Поездка в Новосибирск прошла удачно, дни, проведенные в городе, были по-настоящему праздничны, и Максим вернулся домой полный впечатлений. Утром в самом бодром настроении ушел в школу, но на первом же уроке почувствовал странную вялость. Потом разболелась голова.
«Простыл, наверное, дорогой, подумал он, крепясь. — Ничего, сдюжу». Конца занятий все-таки не дождался, вынужден был уйти из школы — выгнала тошнота. Максим заторопился домой. Мать, конечно, скорее поймет, что за пакость к нему прицепилась, даст какое-нибудь лекарство.
Знакомой прямушкой через согру идти было нетрудно. Морозы сковали болотную низину, первый мелкий снежок застлал все колдобины и корневища, тропинка вилась меж кустов гладкая, утоптанная до блеска. Но даже в осеннюю распутицу, когда ноги вязли в липкой грязи и короткая прямушка изрядно выматывала силы, даже тогда одолеть ее было куда легче, нежели теперь. Не успел Максим пройти полпути, как у него началась нестерпимая резь в животе, появилась отчаянная боль в пояснице. Он вынужден был сесть, а потом и лечь на снег. Когда же приступы эти немного утихли и Максим стал подниматься, внезапная боль пронзила ноги. Мало того — правую ногу свело судорогой, она не разгибалась в колене. Ломило и руки.
Максим понял — все тело его стремительно охватывает какая-то страшная болезнь. Если он сейчас же, сию минуту не встанет, не пойдет дальше, то погодя уже ни за что не сможет сделать этого.