Она завела тесто, накалила сковородку. В общем, делала все, что делает любая хозяйка, когда печет блины. Но Максиму каждое движение Ланиных рук казалось необыкновенно проворным, легким, красивым. Все вызывало у него восхищение. Он ждал, что Ланя подаст ему на тарелке блин тоненький, как бумажка, насквозь пропитанный маслом, подрумяненный до хруста. Ланя достала из печи сковородку, перевернула ее, а блин — не отставал. Поддела ножом — оторвался лишь не большой краешек. Присох блин к сковородке намертво. Сконфуженная девушка стала соскабливать его, сгонять с места мелкой стружкой.
— Первый блин, говорят, всегда комом, — попытался утешить Ланю Максим.
— Если бы первый!.. — еще больше смутилась девушка. — Я же…
Она не договорила, разлила и сунула на угли новый блин. Через минуту вытащила. Та же история — блин словно приварился к сковородке. Раздосадованная, раскрасневшаяся Ланя опять соскоблила его, налила третий. Однако и этот испекся не лучше.
— Что такое, почему они пригорают? — окончательно растерялась Ланя.
— Дай-ка я попробую, — подошел к шестку Максим.
— Тоже мне, помощник! — усмехнулась девушка, но уступила парню свое место. Любопытно было посмотреть, как он станет орудовать поварешкой и сковородником.
Максим старательно выскоблил сковороду, налил в нее ложку масла, бросил щепотку соли, поставил на угли калиться без блина. А когда сковорода раскалилась, также неторопливо разлил по ней тесто, испек… Блин снялся целехонький, круглый, как солнышко.
— Вот как умеючи-то делают! — по-мальчишечьи прищелкнул языком Максим.
Можно было ожидать, что Ланя упрекнет его в хвастовстве, заставит попробовать хваленый блин (конечно, он страшно пересолен, есть его нельзя). Тогда они посмеялись бы вместе. Однако Ланя побито опустилась на лавку возле печи, закрыла лицо руками и разрыдалась так горько, что Максим переполошился.
— Ланя, Ланя!.. — присел он возле нее. — Я ж не хотел тебя обидеть… Я ж пошутил… Ну что тут такого? Не испекся блин — стоит из-за этого плакать!..
— Ой, да разве я из-за блинов плачу! — захлебываясь слезами, сказала Ланя. — В жизни мне не везет, вот что!.. Ну ни в чем не везет, даже самая маленькая радость неприятностью всегда оборачивается.
— Да ну уж… — Максим хотел возразить, что это неправда, но почему-то не решился сказать столь категорически и произнес менее уверенно: — Ну уж, всегда…
— Всегда, всегда! — воскликнула Ланя. — То ли я вправду проклятая?
— Ты в уме? Кто тебе мозги вывихнул? Отец с матерью? Одурма…
— Не говори так! — вскрикнула Ланя. — Не смей!.. Не хочу я…
Максим прикусил язык. Он понял: обвинять умерших родителей девушки в том, что они калечат ее жизнь и после смерти, сейчас оскорбительно для Лани.
— Ладно, о прошлом не будем вспоминать, — сказал он как можно мягче. — А будущее — чем оно тебя пугает? Ничего же страшного.
— Ой, как же не страшно! — изумилась Ланя. — Совсем я запуталась, света не вижу.
С горечью, с болью стала она рассказывать, в каком отчуждении оказалась, как чудится ей, что все ее презирают за родителей, сторонятся, словно заразной. Страшно так жить. Поневоле подумаешь, не прав ли был отец, когда перед смертью сказал, что мучиться ей совестью вечно…
О блинах они забыли. И не вспомнили бы, если бы не пришла из школы Дора. Вместе с ней вернулась домой с улицы и Дашутка. Девочки еще в дверях стали, как мышата, поводить носами, принюхиваться — учуяли запах стряпни. Потом Дора, нелюдимо насупившись, проворчала:
— Сегодня же день постный.
— Не будет больше никаких постных дней! — резко сказала Ланя. — И праздники будем праздновать со всеми людьми.
— А сегодня разве праздник? — ехидно спросила Дора, прищурив голубые, как и у старшей сестры, глаза.
— Вот и поговори с ними! — Ланя глянула на Максима так, словно извинялась за сестренок. — До того упрямые, особенно Дорка.
— Потому что ты вероотступница! — огрызнулась Дора, точь-в-точь как огрызается и наскакивает на обидчика рассерженный щенок.
— Видишь? Совсем замучила меня. И учительницы не слушается. Правда, в школе не огрызается, но молчит, как рыба.
— Поупрямятся и перестанут. Теперь же никто их с толку сбивать не будет.
— Это я понимаю. Да сейчас-то мне с ними каково!
— А сейчас давай блины печь да есть, — промолвил Максим. — И поскорей, а то последние угли истлеют.
Ланя стала к печке. Теперь блины не пригорали, соскакивали со сковороды будто сами собой.
— Ну вот, давайте дружной семьей за стол, — сказал Максим.
— Не буду я их есть, — угрюмо отозвалась Дора.