— Васька, сукин ты кот, не слушаешь меня…
Барноволоков щелкнул докуренную самокрутку, и она, разбрасывая огоньки, полетела наземь.
— Слушаю, — ответил устало.
— А со мной ты посчитаться не хочешь ли? — явно с ехидцей спросил предсельсовета.
— За что?
— Так братца-то твоего я пожег. Бочаров приказал, а я — подпалил. Так, если Ивана брать будешь, и меня бери.
— Тебя не за что. А Ванька на фронте офицером был? Был. И у белых служил.
— То ж на фронте, — опять загорячился. — У него как-никак четыре Георгия… А что у белых… так потом и в Красной Армии с басмачами бился.
— Все равно. Казачье офицерье — звери, знаю я их.
— Тебе досталось, так всех под одну гребенку не чеши.
— Я и не чешу, если хочешь знать — гребу, граблями их, граблями… Да так, что у некоторых еще до стенки хребет ломается, раком встают.
— Гад же ты, а?.. Вот гад, и что я тебя в детстве метелил мало? Сам себе удивляюсь.
— Молчи уж. Досидишь до полудня — выпустим, руководи дальше.
— Объясни мне все-таки: ребята молодыми были, их-то за что, за какие грехи? Они и не воевали вовсе — ни за тех, ни за этих.
— Все. Кончено. Лучше уж матерись. — Барноволоков поднялся, похрустел кожей куртки и ушел в горницу сельсоветовского дома.
Першин попытался выбить дверь, но расшиб плечо и расцарапал руку о вбитый в косяк гвоздь, на котором когда-то в мирное время у хозяев дома висела конская справа.
С утра станицу разбудила весть: в двенадцать часов всему взрослому населению собраться перед сельсоветом, у кого есть — захватив оружие, — сход.
Сходились медленно — власть приехала из города, ждать хороших вестей не приходится. То выгребали все из амбаров, то переписывали скот, то собирали по избам, выпрашивали, а у кого и просто так брали награды — кресты и медали. Теперь вот с оружием требуют. Бабы крутились возле сельсовета, пытались выспросить у молчаливого часового с краповыми петлицами на гимнастерке — не мобилизация ли? Но тот лишь неопределенно ухмылялся, чурбан с глазами.
Митинг начался в половине первого.
Его открыл, к всеобщему удивлению, сам Василий Барноволоков, хотя обычно эта честь принадлежала председателю сельсовета.
Василий взошел на крыльцо, возле которого выстроились пятеро верховых красноармейцев, и обратился к землякам:
— Станичники, говорить долго — значит ничего не сказать. Я буду краток. Вы знаете, какое положение сложилось в республике. Мы в кольце наших злостных антиподов. Война, с которой они приходили, кончилась нашей победой, но из вооруженной борьбы фронт переместился на хозяйственную арену. Нас душат политически и экономически. Но мы выстояли с оружием, мы победим в хозяйстве. Весь мир удивится, увидев в нищей России опять великую страну. Они там будут локти кусать от зависти, как мы будем жить. Революция пройдет по всему свету, как неизбежное очищающее пламя! — Василий умолк на минуту, давая землякам закостеневшими в крестьянском труде мозгами переварить услышанное. Будто проверяя крепость ремней, подергал портупею и продолжил было речь, но его перебили. Кто-то не по-летнему простуженным голосом спросил из толпы:
— А скажи, на хрена ж оно нам-то надо было?
Барноволоков высмотрел среди людей говорившего: здоровый мужичина, небритый и грязный, стоял, опершись на винтовку, будто на костыль. Василий не припоминал, кто он, этот детина.
— Что «на хрена»? — спросил, не углядев логики в вопросе и настораживаясь.
— Та эта вся заваруха с революцией и гражданской?
— Тебя не спросили! — вспыхнул Васька-кожаный. — Ты тут контру не проталкивай, не проталкивай! А ну выдь сюда, к народу!
Мужик испуганно спрятался за спины, пробормотав:
— Еще чего…
— Вот так, товарищи и граждане, — продолжил Барноволоков, поглядывая в ту сторону, где спрятался не в меру смелый мужик. — Есть у нас и враг внутренний. Не все еще логова контры ликвидированы. Вы знаете, в нашем уезде еще огрызается банда Фомы Курихина, вашего же, линейного оренбуржца. Но обещаю вам от имени Чека — свора сволочей и ее главарь будут ликвидированы в ближайшее время. Мы подготовили операцию, которая покончит с этими ублюдками международного империализма. А пока от имени власти обращаюсь к вам с настоятельной просьбой сдать оружие — добровольно, без принуждения. У нас есть данные, что бандитам помогают несознательные элементы из числа станичников. Надо, граждане-товарищи, оружие сдать. Прошу как людей сделать это мирным путем. А кто не сдаст, кто приберегает винтовки и шашки на случай, пусть знает: не знающей жалости рукой мы вырвем жало из пасти подколодной змеи.