Апокриф
Подражание Домбровскому
Природа прятала Христа, изгибчива, чешуекрыла, в глухие, темные места, под сенью скал, в тени куста – и вовсе, кажется, укрыла, однако выдал воробей, запрыгав, громко зачирикав… Так от прыжков его и криков пошло начало всех скорбей. С тех пор он прыгать обречен, пищит «Он тут!» и всеми проклят. (Конечно, птица ни при чем, однако так гласит апокриф.)Ты мне понятен, воробей, твой тип подробно разработан: чем птица мельче и слабей, тем выше шансы крикнуть: «Вот он!» Ты не пройдешь на роль борца, ты даже меньше, чем синица, ты жаждешь выделица-ца, прибиться, присоединиться… Что будет там – еще вопрос, а здесь ты как бы принят в стаю. И не отметь меня Христос так безнадежно и всерьез – как устоял бы я, не знаю.Мне как-то жалко воробья. Ведь это все твоя идея, затея, в сущности, твоя – а виновата Иудея. Ты сам на смерть послал Христа – а всё другие виноваты: Каифы, Понтии Пилаты, солдаты римского поста, Иуды мерзкие уста – и даже бедная осина (на ней висел предатель Сына) дрожит до каждого листа! Вообще в трагические дни и Сын, суровый искони, и сам Отец седобородый – вы (на смоковницу взгляни) не церемонитесь с природой. Ты сам наметил список жертв и рощу избранную рубишь, ты сам придумал свой сюжет, но исполнителей не любишь, и созданный тобою мир – инсекты, птицы, горы, море – тебе решительно немил и знает это априори, и факел этой нелюбви горит над нами негасимо: ты сам на гибель отдал Сына, а мы его не сберегли.Пространство выбора мало: прокрустово, по сути, ложе. Иль все иначе быть могло, решись мы все? Но не могло же. Любить иных – напрасный труд, мечты о разуме – химеры: покуда сами не распнут, тут не поймут. Нужны примеры. Не зря ли глотки мы дерем и морды дерзостные корчим? Сюжет давно определен.Но кастинг все еще не кончен.Был шанс – упущенный, увы, – подпрыгнуть выше головы, превыше камня и колоды, превыше почвы и травы – но мы твердим: закон природы! Ведь объясняет лично Бог, что быть природой стало мало!Природа чуяла подвох, но ничего не понимала.Читать морали я не тщусь. Тут правит жажда сильных чувств, а не желанье скучных выгод: одним приятней укрывать, другим приятней выдавать и, что страшней, при этом прыгать. Мне вечно слышится вопрос: конечно, мы себя спасали, но ты же сам… и сам Христос… Мы твари, да, – но вы же сами?! И Бог, что дал нам страх и стыд не для бесплодных говорилен, им не сумеет объяснить, в чем их вина. Он тут бессилен. Когда настанет Высший суд и все замрет при трубном звуке – они же тоже не поймут, и мы опять опустим руки. Их ряд бессмертен и безлик. Что вообще решает птица? Они же скажут, что без них сюжет не мог осуществиться. И нам, тупеющим от слез, – все так и есть, и все неправда, – один останется вопрос: зачем ты прыгал, сука, падла?! Вы все невинны – и Пилат, и воин под бронею лат, и терн венца, и сотня игол. Никто ни в чем не виноват, но почему ты прыгал, гад? Я все прощу. Зачем ты прыгал?!
«Долго я думал, боже…»
Долго я думал, боже,на что это все похоже,И вспомнил, хоть не без дрожи,прошедшей волной по коже.Боже, теперь я понял:сравнить это больше не с чем,Как только с жизнью еврея,спрятанного от немчин.
Знаю с первого года: меня охраняет сила,Но охраняет гордо, нехотя и брезгливо.Я ведь живу в подвале, и от меня воняет.Не ради меня, а ради себя меня охраняет.Ай, жена моя плачет, стонет, детей голубит.Ай, кто-то нас прячет, но не любит,не любит!Запас-то досуха выжат,год еще только начат,Ему самому бы выжить,а он еще этих прячет.
Ай, что бы с нами стало б! —думаю целый день я.Нет у нас просьб и жалоб —только благодаренья.Всюду ущерб и вычет.Мы не приносим выгод.Дети – и те не хнычут,чтобы себя не выдать.
Ай, почему нас прячут?Может быть, что-то знают?Может быть, это значит,что мир не навеки занят?Ай нет, он занят навеки,Не те придут, так другие,Зэки, ардипитеки, черные, голубые.
Прячут нас, не готовяськ будущей смене жанра,Прячут, поскольку совесть,а не поскольку жалко.Прячут в зловонном месте,темном, где хлам сложить бы, —Но для своей же чести,а не для нашей жизни.
Ай, может, они боятся, думая о прошедшем,Что нашим богам еврейскиммы что-то про них нашепчем?Ай вы, глупые люди, дети скупой скудели!Будь у нас Бог еврейский —разве б мы тут сидели?