Пенелопа знала, что сейчас, в эти мгновения, не являлась самой собой, ибо слова лорда Радмура порождали в ее сознании образы, которые скорее возбуждали, чем заставляли насторожиться. И она, немного поразмыслив, спросила себя, не было ли в ее снах с участием этого мужчины чего-то такого, что выходило бы за пределы поцелуев и нежных слов о любви. Она вроде бы не помнила ничего особенно распутного в своих снах, но, может быть, что-то упустила? Да, наверное, упустила. Только так можно было бы объяснить тот факт, что она столько раз просыпалась в поту и полная неизъяснимого томления. И вот теперь эти забытые ею сны и мечтания делали с ней почти то же, что и зелье, которое дала ей миссис Крэтчитт.
Пенелопа вздрогнула от наслаждения, почти болезненно острого — в этот момент лорд Радмур накрыл ее грудь ладонью и осторожно лизнул ложбинку между грудями.
— Разве вам не следует сначала меня поцеловать? — спросила она.
Он поднял голову, заглянул ей в лицо, и Пенелопа едва перевела дух, встретившись с ним взглядом.
Сейчас его серые глаза потемнели и стали почти черными, а во взгляде было столько жара, что, казалось, он может прожечь насквозь. И еще в его взгляде было любопытство и… радостное удивление. Очевидно, она только что сказала нечто такое, что не укладывалось в ту роль, которую ее заставили играть.
Впрочем, это несоответствие не побудило его задавать вопросы, и Пенелопа невольно нахмурилась. Она вовсе не считала лорда Радмура тугодумом, и поэтому ее весьма озадачивал тот факт, что он с такой готовностью верит всему, что сказала ему о ней хозяйка борделя. Неужели он настолько наивен и слеп? Ведь та, что зарабатывала на жизнь, продавая других женщин всем желающим и готовым заплатить, едва ли была достойна доверия. А может, он из тех, кто, совершенно не задумываясь, предпочитает принимать на веру все услышанное — только бы это соответствовало желанию? Что ж, очень может быть. Действительно, зачем отказываться от удовольствий из-за каких-то угрызений совести? Но как часто такое происходит в подобных местах? Как часто невинные девушки страдали из-за нежелания мужчин задавать им вопросы, из-за нежелания прислушаться к их словам?
Заметив печаль в прекрасных глазах девушки, Эштон взял ее лицо в ладони. Он никогда не целовал куртизанок и шлюх и не был щедр на поцелуи и ласки даже в тех случаях, когда флиртовал с какой-нибудь молоденькой вдовушкой или с чужой женой, проявлявшей к нему благосклонность. Он прекрасно знал, что и многие другие мужчины придерживались таких же правил, поэтому считал, что так и должно быть. Эштон и на сей раз не отступил бы от своих привычек, если бы нежные губы лежавшей перед ним женщины так его не искушали. И если бы не печаль в ее глазах… Да-да, ему ужасно хотелось развеять ее печаль, хотелось увидеть ее улыбку.
Склонившись над девушкой, он провел губами по ее губам, и тотчас же по всему его телу прокатилось исходившее от нее тепло.
— О, ты такая аппетитная! — Эштон надеялся, что она не заметит удивления в его голосе. И тут же спросил себя: почему он так заботится о том, чтобы ни в коем случае ее не обидеть? — Знаешь, я бы с удовольствием попировал несколько часов, — добавил он с ухмылкой.
— Приношу мои глубочайшие извинения, сэр, но, боюсь, вам придется уйти с пира до того, как насытитесь. Придется уйти ради своего же собственного здоровья.
Глава 3
Эштон замер в напряжении. Он не знал, что сильнее его напугало — скрытая угроза в холодном мужском голосе или же холод пистолетного дула у виска. И конечно же, он сразу забыл о своей похоти — ее тотчас заменили смущение и страх. Но, как ни странно, на милом личике Пенелопы он не заметил ни малейших признаков страха, а увидел лишь чарующую смесь восторга и досады.
— Артемис, — сказала она тихо, но твердо, — нет нужды угрожать его сиятельству пистолетом. Ты же видишь, что он не вооружен.
— Но я вижу, что он взведен и готов выстрелить, — последовал ответ.
Пенелопа приподняла голову и досадливо поморщилась, увидев четырех мальчиков, стоявших у кровати. Все четверо от души смеялись грубоватой шутке Артемиса. Пенелопа, конечно, обрадовалась — ведь ее спасли. Но при мысли о том, как мальчикам пришлось рисковать, чтобы прийти к ней на помощь, у нее от ужаса волосы на затылке зашевелились. Артемису было всего шестнадцать, Стефану — только четырнадцать, Дариусу еще не исполнилось десяти, а Делмару совсем недавно минуло семь. И все они были еще слишком малы для того, чтобы бродить по лондонским улицам среди ночи. Но у Пенелопы не хватало духу ругать их за это — мальчикам было чем гордиться. Впрочем, она тут же дала себе слово попозже всерьез поговорить с Артемисом и выяснить, как девятилетний Дариус и семилетний Делмар сумели понять его скабрезную шутку. К тому же они были слишком малы и для того, чтобы смотреть на привязанную к кровати женщину и лежащего на ней обнаженного мужчину. Увы, с этим она уже ничего не могла поделать. Что же касается лорда Радмура, то про него уже нельзя было сказать, что он «взведен и готов выстрелить».