— Эштон, ну что же ты?
Она провела ноготками по его спине, затем по ягодицам. Он задрожал, и на лбу у него выступила испарина. Пенелопа мысленно улыбнулась и скользнула рукой к тому месту, где соединялись их тела. Эштон вздрогнул и громко застонал. Пенелопа снова коснулась пальцами его возбужденной плоти, и из груди Эштона вырвался хриплый крик. Не в силах более сдерживаться, он наконец дал ей то, что она просила — необузданную и яростную страсть. Раз за разом он яростно вонзался в нее — до тех пор пока оба не закричали в экстазе.
А когда они отдышались, Эштон спросил:
— Может, ты читала кое-что из тех книжек, про которые я тебе когда-то говорил?
Пенелопа весело засмеялась.
— Знаешь, в библиотеке Уэрлок-Хауса таких книг оказалось не так уж мало. Естественно, мне приходится их прятать, чтобы мальчики не смогли найти эти… э… пиратские сокровища.
— В самом деле? В Уэрлок-Хаусе есть неприличные книжки? — Эштон ухмыльнулся. — И ты действительно их читаешь?
— Ну… не скажу, чтобы от корки до корки. Так, пролистала кое-что. — Она густо покраснела. — Думаю, что тот, кто их писал и делал иллюстрации, имеет весьма преувеличенные представления о размерах и возможностях мужчин. Прости мне мою откровенность, Эштон, но кое-что из того, что я видела в этих книгах, просто невозможно выполнить, даже на картинки смотреть смешно.
— Согласен со всем, кроме мужских размеров. — Он засмеялся, когда она шлепнула его по плечу. — Ах, Пенелопа, я действительно тебя люблю.
Она провела губами по его губам.
— Я тоже люблю тебя. Знаешь, Эштон…
Он прижал палец к ее губам.
— И я люблю наших мальчиков. Я уже начал перестраивать крыло в Радмур-Мэноре — чтобы у каждого из них была там своя комната. — Он нахмурился, увидев слезы в ее глазах. — Ты снова собралась плакать?
— Я и раньше не плакала. Мне пылинка в глаз попала. Прикажи горничной лучше вытирать пыль.
— И еще должен сказать, что у меня остались некоторые сомнения относительно твоих родственников… От некоторых их трюков у меня мурашки по спине пробегают. А в присутствии твоего дяди Аргуса мне становится не по себе. Впрочем, меня это не пугает, так что не волнуйся. Ты ведь об этом хотела сказать, верно?
— Да, об этом. — Пенелопа провела ладонью по его щеке, — Спасибо, Эштон. И не переживай по поводу того, что твои сомнения могут меня обидеть. Меня — или кого-нибудь еще из наших. Мы прекрасно знаем, что людям иногда трудно нас понять. Одно лишь нас огорчает и всегда огорчало… Все эти перешептывания о колдунах и ведьмах за нашими спинами — вот что по-настоящему задевает.
— Меня это нисколько не удивляет. — Он провел пальцами по ее груди и с улыбкой добавил: — Я мечтаю все ночи и все дни проводить с тобой в постели, но, боюсь, моя мать захочет, чтобы ты находилась рядом с ней, пока она будет заниматься приготовлениями к свадьбе.
— И сколько времени обычно занимают эти приготовления?
— Надеюсь, что мне удастся ограничить ее тремя неделями с момента оглашения.
— А это может занять больше времени?
— Вполне. — Он заглянул ей в лицо и улыбнулся: — Торопишься?
Она бы предпочла сообщить ему об этом при иных обстоятельствах. И все же, если она не скажет сейчас, то может их обоих поставить в весьма двусмысленное положение. И не только их двоих. Три недели — не так уж плохо, поскольку она носила близнецов, а близнецы, как известно, часто рождаются раньше срока. Но если затянуть со свадьбой еще хотя бы на неделю, то непременно поползут слухи, которые никому из них не нужны.
— Три недели, не больше, — заявила Пенелопа.
Он в растерянности заморгал, потом с усмешкой заметил:
— Я вижу, ты весьма решительно настроена. Что ж, поговорю с матерью, если ты настаиваешь.
— Эштон, мне бы хотелось устроить шикарную и многолюдную свадьбу. И я была бы рада как можно дольше заниматься всевозможными приготовлениями, поскольку знаю, как твоей матери нравятся поездки по магазинам, например, и прочее… Но если пройдет больше чем три недели, то я не влезу ни в одно свадебное платье, которое сошьют сейчас.
Эштон поднялся и уставился на нее с удивлением. Потом взглянул на ее плоский живот, после чего снова посмотрел в лицо:
— Ты уже носишь моего ребенка? Я правильно понимаю?
— Да, правильно. — Она взвизгнула, когда он слишком сильно сжал ее в объятиях. — Но поверь, я искренне сожалею о том, что разрушила мечту твоей матери о большой свадьбе.
— Ох, не надо говорить о сожалении. — Он поцеловал ее, вложив в этот поцелуй всю свою радость и всю любовь. Затем провел ладонью по ее животу и спросил: — Как ты себя чувствуешь?