«Может, она и права», — думал в это время Андрей, осуждая себя за ненужное, показное геройство. Говорить и ему не хотелось, и в груди его тоже ныло и жгло, и желание было одно — обнять Полину и долго целовать. К сожалению, сейчас, когда они шли на виду у всего санатория, желание это было неосуществимо. Поцелуи остались позади. Ничто в жизни не повторяется. И не исключено, что больше никогда в жизни они не пойдут вот так рядом, а может быть, уже и не встретятся.
До вокзала, куда Андрей отправил свои вещи с Сидельниковым, где они решили расстаться, оставалось немного. И они не сговариваясь шли медленно и напряженно молчали, хотя мысленно уже прощались друг с другом, и каждому хотелось надолго запомнить то последнее чувство, которое им предстояло пережить, то последнее слово, которое предстояло услышать в эти короткие и неповторимые мгновения.
Глава 4
Уже третий день лил дождь. Утро было пасмурное и холодное. Смиренно, словно обиженные, плакали окна, где-то на крыше, высоко в ветвях деревьев свирепствовал ветер: почти не прекращаясь — бим-бом, бим-тон-бон — мягко и гулко тукал от ударов капель цинковый лист карниза, и вдруг, нарушая эту гармонию, изредка точно шальные обрушивались, скопившись под крышей, струи дождевой воды. До горизонта над городом клубились темные плотные тучи.
Андрею предстояла поездка на подшефный завод, где у директора собирался техсовет для обсуждения вопросов заканчивающейся на предприятии реконструкции, а ехать в такую мерзопакостную погоду да еще в дальний конец города никакого желания он не испытывал. «Если, — подумал Андрей, — такая бульварная слякоть продержится до завтра, — народу на демонстрации будет куда меньше, чем в прошлые годы. Что же это я совсем о Полине забыл. Как там она? Надо позвонить, поздравить. Закажу по срочному. Успею поговорить, а там увидим, что делать дальше. Может, когда выезжать, погода и прояснится. Сколько раз так бывало».
При мыслях о Полине настроение заметно улучшилось. Ощущая некоторую приподнятость чувств, Андрей все же старался не суетиться; неторопливо снял трубку, набрал нужную цифру, потом назвал телефонистке пароль и стал ожидать длиннющего зуммера — междугородного. И хотя он и обещал Полине, что их прошлогодняя встреча не будет последней, теперь Андрей не был твердо уверен в том, что она состоится. Не все складывалось в пользу их встречи: нарушив все планы, неожиданно затянулась работа с прибором; предполагается поездка за границу, к сожалению, еще не окончательно ясно когда. Причин различных было немало, но все же в душе, где-то на самом донышке ее, теплилась надежда, что они с Полиной увидятся, может, и не очень скоро, но увидятся обязательно. А своим предчувствиям он верил, они еще никогда его не обманывали.
Неожиданно вздрогнул и задрожал от напряжения телефон, как чайник, из которого убегает закипевшая вода. Андрей схватил трубку, прижал ее к уху, и сердце сладостно дрогнуло, и еще сильнее заколотилось оно, когда их разговор окончился: Андрей был обрадован — Полина ждет ребенка. В душе его вспыхнули надежды, что в этот раз там, далеко, за тысячи верст, у него и в самом деле появится сын. «А если не сын? Все равно, кто бы ни был, ты — отец, и тебе положено проявлять заботу о потомстве. А все-таки будет хорошо, что Светланка станет не одна. Под старость, пожалуй, можно попытаться раскрыть ей эту тайну. Только одной ей. Интересно, как она воспримет ее? Но сейчас об этом рановато мечтать. Надо думать о том, как вначале купить, а затем отослать все для малыша, чтобы никто ничего не заподозрил. Как же это сделать? А просто. Следует лишь посоветоваться прямо здесь, на работе, с одной из женщин, которая в годах уже и знает все, что надо покупать в таких случаях, и сказать ей, что это для друга, самого лучшего друга, на крестины сыну. Нет, ее не проведешь! Она к жене заставит обратиться. Подозрение возникнет. И само обращение к ней — уже повод для этого. А собственно, зачем лезть со своими заботами к кому-то? Разве наши советские продавцы не знают, что требуется для маленького? Знают».