Андрей мучился и стыдился сказать, что не может согнуть пальцы, что спина как деревянная, шею повернуть тоже невыносимо больно. «Да, — подумал он с горечью, — отвыкли мы от настоящего физического труда. Гимнастика, бег, обтирание холодной и горячей водой — все это лишь запоздалая компенсация… И больше всего физические нагрузки необходимы именно нам, интеллигенции, чтобы поддержать жизненный тонус. Но тонус тонусом, а как же быть с руками? Ведь надо брать мастерок, кирпич — а пальцы не шевелятся. — Он рассердился на себя. — Тебя кто сюда тянул? Кто? И крайнего искать нечего. Сам изъявил желание, сам добровольно расписался под правилами. Сам захотел отдохнуть от лохматого гения Шурика. Сам погнался за длинным рублем. А теперь, когда все вокруг как муравьи бегают по стройке туда-сюда, ты в гордом одиночестве тихо поскуливаешь и расписываешься в своей беспомощности. Будь мужчиной. Вспомни, что сказал Лев, который сам давно прошел через это и не зря предупреждал: рубль легким не будет. Он знал, что говорил. На собственной шкуре испытал. Ну, ему-то теперь что, вон он поет про капрала, который вечно отстает. А ты до каких пор намерен столбом стоять? — подхлестнул себя Андрей. — Разве забыл, что жизнь — это движение? Жизнь в движении. Движение — это главное в жизни. Это закон. Но как тяжело начать двигаться. Надо найти точку опоры. Не зря говорил мудрый Архимед: дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир. Хотя зачем мне переворачивать мир… На это немало любителей и без меня. Моя точка опоры — хорошо заработать. Чтобы ее получить, предстоит, конечно, повкалывать. Но главное нужно совершить сейчас, в этот момент. Не топтаться у сосны как неприкаянному, а сделать первый шаг. Потом второй. Потом подняться туда, на леса, а ноги, бывает же такое, не слушаются. И руки, особенно пальцы. Пальцы словно чужие. Они и в самом деле стали неузнаваемыми: скрюченные, сморщенные, с потрескавшейся кожей, покрытые кровоточащими ранками и царапинами… Хоть стой, хоть падай на этот самый милый и желанный в мире деревянный топчан. Хотя нельзя сделать ни то ни другое. И надо отбросить зреющую где-то в глубине сознания мысль — махнуть на все рукой и уехать. У меня должен быть только один ориентир: строительные леса. Иначе все мечты о заработке останутся мечтами.
Как же трудно перебороть себя! Мне это еще предстоит. А вот Травкин уже сделал это и теперь твердо стоит на лесах. Он нашел свою точку опоры. И не только здесь. За его плечами уже неплохой багаж: автопарк, КЗС, скотные дворы, дороги… Это, наверное, лучшие очерки в его жизни. Поэтому он и доволен. Поет. Все лучшее всегда делается с песней. Ну что ж, будем и мы надеяться… Конечно, пока наша песня впереди. Нам еще рано петь. Сейчас требуется другое: сдвинуться с места. Начать. Надо начать. И я сейчас начну. Сейчас, сейчас. Еще совсем, совсем немного. Ради Алешки я сделаю этот шаг, каким бы тяжелым он ни был…»
Андрей решил обмыть руки горячим молоком, чтобы хоть немного смягчить кожу, иссушенную и потрескавшуюся. Не помогло и это. Из ссадин и трещин по-прежнему сочилась кровь. Зря только молоко извел. И вновь с горечью подумал, что над ним, наверное, все смеются.
Но никто над Андреем не смеялся. Все в бригаде уже прошли через это и знали, что никто и ничто человеку не поможет, если он не переборет сам себя. Андрей понял, что значило участливое молчание «диких». И тогда, вспомнив русскую пословицу про то, что клин вышибают клином, он решил таскать кирпичи ведром. Превозмогая боль, брал негнущимися ладонями кирпичи, складывал их в ведро и, как ребенок, недавно научившийся ходить, робко и неумело ставя ноги, словно боясь упасть, рывками продвигался вперед, все ближе и ближе к лесам, к стене. Потом точно так же обратно, с каждым шагом все больше и больше обливаясь потом и все больше и больше обретая покинувшую было его уверенность. Он отнес третье, девятое, пятнадцатое ведро… И вдруг почувствовал, что пальцы да и все руки и ноги его стали горячими, ощущаемыми, а самое главное, послушными, зато одежда — вся мокрая.
Целый день и глубоким вечером, уже при свете мощных ламп, выкладывали углы и большую, без окон, глухую стену в два кирпича.
С трудом дождавшись окончания работы, Андрей, как и все, не торопясь переоделся, умылся и сразу после ужина, смазав руки сметаной, без лишних разговоров рухнул на свой топчан. Считать до двух тысяч, как делал обычно дома при нередко случавшейся бессоннице, ему не пришлось. Очнулся он только утром от удара кувалдой по рельсам — сигнала подъема, принятого в бригаде…