Почувствовал Андрей и другое: у него заметно поубавился интерес к женщинам. Он хотел сказать о своем открытии Анне, но не стал, не зная, обрадуется она этому или огорчится. И без того неодолимого желания к ней он в последние годы не испытывал.
Андрей все чаще стал цитировать Есенина:
Его удивляло: откуда поэт узнал об этом? Неужели и в тридцать лет это возможно? Видимо, да, если так правдиво, по-жизненному точно смог написать. Природа держит человека в своих руках очень крепко. Сколько ни борись — ее не одолеешь. Но разве хочется сдаваться без боя, без борьбы? Сдаваться Андрею было нельзя: он должен поставить на ноги дочь, помочь Полине вырастить Алешку. Дочь и сын! И оттого, что они есть у него, он был счастлив. Считал, что в них — вся его жизнь, все самое главное из сделанного им на земле, ради чего стоит действовать и бороться. А бороться требовалось. Даже с этим лохматым Шуриком, который опять свалился как снег на голову. И едва прожил несколько дней, как успел начудить снова всем на удивление.
К обеду, что случалось нередко, к нему нагрянули приятели — два таких же лохматика в засаленных джинсах, в потертых куртках. Они, как впоследствии выяснилось, принесли две бутылки сухого вина. Посидели, пообедали. Чтобы скрыть от родственников, что угощал друзей, Шурик решил вымыть за собой посуду. Торопясь побыстрее вернуться к своим гостям, мирно восседавшим на любимом диване Андрея, он вымыл лишь то, что брал сам — три тарелки, три вилки, три стакана, — а сковородку, оставленную в мойке, не тронул — пусть отмокает от пригоревшей картошки. Включил воду, вытер со стола и, небрежно бросив тряпку за сковородку, поспешил к приятелям.
Беседовали они долго, несколько часов, до тех пор, пока в дверь не позвонили настойчиво и долго. Это были жильцы с нижнего этажа.
— В чем дело? Что за тревога? — выйдя открывать, спросил, недовольно нахмурив брови, Шурик.
— Это мы хотим вас спросить: в чем дело? У нас с потолка ручьи потекли. Обои со стен поползли.
Шурик обернулся назад — и вмиг изменился в лице: он увидел, что уже и в прихожей ковровая дорожка в воде, вода поблескивала на полу и в комнате Светланки.
— Что там у вас? Давайте посмотрим. — И вслед за Шуриком, опрометью рванувшим к мойке, прошли на кухню.
Впечатление было такое, будто они попали в баню: булькала вода, переливаясь через края раковины, растекалась по полу, просачивалась через дверь на балкон. Стены и стекла запотели, потолок потемнел.
Шурик только теперь понял, что он натворил: тряпкой, которую впопыхах бросил в раковину, закрыло сток. Вода была включена горячая.
— Какая безответственность! Мы этого так не оставим! — возмущались соседи.
Шурик, представляя, как ему достанется от Андрея и сестры, торопливо собирал тряпкой воду в ведро.
Вечером, когда Андрей пришел с работы, умылся и прошел на кухню — глазам своим не поверил: стены и потолок, недавно покрашенные, были в потеках, паркет местами отклеился.
— Что случилось? В чем дело? — строго спросил он Анну и тут же почувствовал, как у него пропал аппетит.
У Анны, как всегда при волнении, лицо покрылось пятнами. Она медлила с ответом, и Андрей, уже более раздраженно, повторил вопрос:
— Это что же, братец твой натворил?
— Да, Шурик… — ответила наконец Анна. — А с кем не случается? Кран забыл закрыть. Горячий… Ты тоже можешь забыть. Вон сколько раз свет включенным оставлял.
— Я?! Что-то не припомню, чтобы я что-то подобное забывал!
— Ну а он вот забыл. Что он может поделать, если память такая? И вообще… Он художник. Не от мира сего.
«Вот сукин сын!» — мысленно ругнулся Андрей. Очередная проделка лохматого Шурика вывела его из себя. Он махнул рукой на Анну, быстро вышел из кухни и чуть ли не ворвался в зал, который оккупировал со своим семейством Шурик.
Родственничек был не один: рядом с ним, такой же обросший и неопрятный, полуразвалился в кресле незнакомый длинноногий парень. Оба курили какие-то вонючие сигареты. Это вконец разозлило Андрея. «Если и не врежу, то встряхну порядком! Ну и свинья! Прекрасно знает, что в квартире курить не принято. И ремонт недавно сделан…»
Андрей приподнял Шурика за воротник, поставил на ноги, тряхнув так, что у того сигарета вылетела изо рта, и уже замахнулся ударить. Но тут подоспевшая Анна повисла у него на руке.
— Не тронь! Это брат мой! Не позволю!
Она вся напряглась, глаза сверкали отчаянием и гневом, лицо заострилось. Оттолкнув за себя братца, она тут же отпустила ему хлесткий подзатыльник и быстро повернулась к Андрею, готовая прикрыть Шурика, что называется, собственной грудью. Конечно, Анна понимала состояние мужа да и сама очень расстроилась из-за того, что натворил в квартире ее брат. И все же решимость стоять насмерть выражал весь ее облик.