Теперь Фиппс был уже на пенсии. Правда, время от времени он проходил по фабрике с важным видом директора и покрикивал, как бы наводя порядок. Однако в основном Фиппс трудился теперь над живописными полотнами, рисуя жуткие фантасмагории. Они нравились лишь ему самому, и сейчас ими был забит целый сарай на задворках усадьбы. Анна и не думала, что он когда-нибудь продаст хоть одну картину. И все же считала, что Фиппс-живописец — это лучше, чем Фиппс-волокита.
Арт пошел скорее в мать, чем в отца. Ему был тридцать один год, но, воспитанный на фабрике, он отлично знал свое дело. Анна полностью доверяла сыну, понимая, что он вовремя велит заменить изношенный станок или снять с производства ткань устаревшей расцветки. Она доверяла его умению разговаривать как с рабочими, так и с акционерами и была убеждена, что если кто-то и обеспечит выживание их маленькой текстильной мануфактуры в эпоху промышленных конгломератов, так это Арт. Ей не приходилось присматривать за ним, поскольку она не сомневалась в правильности принимаемых решений.
Располагая свободным временем, Анна слушала шум работающих станков, вдыхала запах шерстяной пряжи, наблюдала за игрой солнечных лучей, проникающих сквозь потолочные окна цехов, или за стремительным течением реки, протекающей возле фабричного здания. Почти каждый день Анну видели на предприятии. Она то прохаживалась между станков, то беседовала с ткачихами, то, склонившись к компьютеру, обсуждала с дизайнером какое-нибудь новшество. Анна и сама разработала немало моделей, а потом научилась делать это с помощью компьютера.
Очень полная, без намека на талию, Анна одевалась с таким вкусом, что недостатков ее фигуры никто и не замечал. И жакеты из отличной шерсти, и шарфики с броским рисунком, и широкие юбки из лучшей пряжи смотрелись на ней как на живом манекене, и она с упоением демонстрировала свою продукцию окружающим.
Арт засыпал собеседника цифрами из своих схем и ценовых таблиц, ни разу туда не заглядывая; Анна показывала модели фабрики, не произнося при этом ни слова. Редкое обаяние помогало ей решать любые вопросы. Как правило, делала она это за ленчем, поскольку слыла большой гурманкой. Поскольку Фиппс постоянно торчал в своем сарае, Анна всегда искала сотрапезников. Пару раз в неделю она садилась за стол вместе с оптовыми покупателями из города, иногда — с сотрудниками. Но в этот четверг Анна осталась одна. Вот почему, как только Джон позвонил и предложил ей пойти куда-нибудь вместе, она с готовностью согласилась.
— Четверги — самые неудачные для меня дни, — сообщила Анна, как только они уселись за любимый столик Джона в буфете у Чарли — у самого окна. — Ни то ни се. Вроде и не начнешь ничего нового, как в понедельник, и заканчивать дела, как в пятницу, еще рановато. Я так рада, что ты позвонил. — Глаза ее засияли. Вдруг Анна подалась к нему, едва сдерживая волнение. — Мне тут такое рассказали, когда я уходила из офиса! Лили Блейк вернулась.
Джон внутренне содрогнулся. Он предупреждал Лили, что все обнаружится, но понятия не имел, кто проговорился.
— Откуда ты знаешь?
Анна улыбнулась:
— От нашей ткачихи Минны Дюмон. Ее муж трудится в саду у Блейков. Сегодня утром он видел Лили в цеху. Она работала вместе с Майдой. Представляешь? Работала вместе с Майдой! — восхищенно повторила Анна. — Я сразу позвонила своей невестке, и она подтвердила это. Лили работала с Майдой! Нет, ты можешь себе представить?
— Но там произошла авария…
— Знаю. И Майде понадобился помощник, но ведь они с Лили никогда не занимались ничем вместе. Они даже на свадьбе Арта и Роуз ни разу не перемолвились словечком, хотя и сидели рядом. У них все было совсем не так уж гладко, и началось это давным-давно.
Джон, с трудом выдержав паузу, пока Чарли принимал у них заказ, спросил:
— Ты хорошо знала Блейков до того, как вы породнились?
— Мы много лет вращались в одних и тех же кругах… Хотя бог весть почему, ведь Фиппс и Джордж, упокой Господь его душу, такие разные люди. Но Лейк-Генри — маленький городок. У них — сад, у нас — фабрика. Да и Майда в прежние времена часто принимала гостей. Дом у них прекрасный, и угощение было отменное. Я не часто видела Лили. Ее как-то прятали от всех. Вот только что пела в церкви. Голосок у нее был ангельский. Но говорила она… Бедняжка страшно заикалась. Майда была в ужасе.