Если смерть проснется (Ория - 2)

Валентинов Андрей Если смерть проснется (Ория - 2)

Валентинов А.

Ория: Если смерть проснется

Пролог Четверо верховых тащили на аркане пятого - высокого, длинного, словно жердь, в порванной в клочья белой рубахе. Короткие, стриженные в скобу, волосы запеклись кровью, кровь была на лице, заливала глаза, черной коркой покрывала губы. Но человек был жив. Время от времени он стонал, бормоча невнятные слова. Впереди, за стеной пожелтевшего осеннего камыша, сверкнула серая речная гладь. Всадники спешились. Старший, широкоплечий седой усач, кивнул двум своим молодым спутникам, и те нырнули в камыши. Четвертый подошел к пленнику и ткнул его в бок каблуком красного огрского сапога. Услыхав стон, он удовлетворенно кивнул и разом потерял к человеку всякий интерес. Между тем послышался шум, и появились двое молодых парней, волоча спрятанный в камышах челнок. Старший нетерпеливо мотнул головой. Челнок с легким плеском упал на воду. - Отвезете и расскажете... Один из молодых парней, безусый, с длинным чубом, закрученным за левое ухо, кивнул и, подойдя к пленнику, тщательно проверил узлы на веревках, стягивавших руки и ноги. Оставшись довольным, он кивнул другому, такому же безусому, но не имевшему чуба. Парень достал из-за пояса нож и уже наклонился, чтобы перерезать аркан, но тут четвертый - средних лет, одноглазый, с глубоким шрамом на левой щеке - шагнул вперед: - Отвяжи. Добрый аркан. Жалко. Чубатый пожал плечами, но спорить не стал. Узел затянулся крепко, и парню пришлось повозиться. Наконец чубатый передал одноглазому аркан, после чего пленника подняли и опустили в челнок. Человек дернулся, открыл глаза и пошевелил запекшимися губами: - Пить... Его услыхали, но никто не потянулся к фляге. Старший взглянул на солнце, на миг задумался, затем повернулся к парням: - Возвращайтесь до темноты. Этого - сразу к Покотило. - Да, батько... Парни оттолкнули челнок от берега, ловко забрались через невысокие черные борта и взялись за весла. - Эй! Одноглазый махнул рукой и кинул парням кожаный мешок. Чубатый поймал его в воздухе, но не смог удержать - то, что там лежало, весило не мало. Парень покачал головой и примостил мешок в ногах пленника. Седой усач и одноглазый молча проводили челнок и не спеша вернулись к оставленным лошадям. Им явно хотелось поговорить, но многолетняя привычка заставляла сдерживаться. Разговоры в дозоре опасны, лишнее слово может стать последним. Это знали и те, кто плыл в челноке. Парни молча гребли, даже не глядя на своего спутника. Тот же, немного придя в себя, попытался приподняться, но сильная ладонь чубатого прижала его ко дну лодки. - - Лежи! -Я... Пленник закашлялся, поднял голову и скривился от боли. - Куда... Куда меня везете? - Молчи! Тон чубатого не настраивал на дружескую беседу, но связанный не унимался: - Я... Я Кеев кмет. Сотник... Вы ответите... Сильный толчок заставил человека замолчать. Но ненадолго. Чуть погодя он предпринял новую попытку: - Я должен получить серебро. Много серебра... - За это? - тот, что был без чуба, презрительно усмехнулся и кивнул на кожаный мешок. - Да! Мы все должны были получить... Отпустите - и половина ваша! - Дешево ценишь! Чубатый отвернулся и сплюнул за борт, явно не желая продолжать беседу. Но второй парень оказался разговорчивее: - Значит, ты Кеев сотник? - Да! Да! - пленник поднял голову, в глазах блеснула надежда.- Я сотник Светлого Кея Рацимира! Я выполнял приказ... Его приказ! Вместе с ограми? Так было надо! Нам приказали... - Хватит! Чубатый повысил голос, и его товарищ послушно умолк. Пленный вновь попытался заговорить, но на этот раз ответом было молчание. Между тем челнок неслышно скользил по узкой протоке между зарослями пожелтевшего камыша. Вокруг было тихо, но парни то и дело останавливали лодку, долго прислушивались и лишь после этого вновь погружали весла в воду. Так продолжалось около часа. Наконец челнок вновь остановился, чубатый осмотрелся и кивнул в сторону берега. Острый черный нос ткнулся в камыши, и тотчас послышался тихий свист. Чубатый поднял голову и свистнул в ответ - так же негромко. Из камышей показались двое усачей с длинными копьями в руках. - Глек? Никак ты? - Чолом, дядько Звар. Не ждали? Звар, широкоплечий рыжий парень, быстро окинул взглядом прибывших и вновь присвистнул: - Никак с добычей? - Потом,- чубатый Глек, хотя и был намного моложе Звара, держался с ним как ровня.- Покотило в Страж-Городе? - Нет, тут он. Рядом - у соседей. - Зови! Звара и его спутника, такого же усача, только не рыжего, а черноволосого, явно тянуло на расспросы, но он не стал спорить, а коротко бросив: "Сейчас!", поспешил куда-то сквозь камыши. Глек кивнул своему товарищу, и они принялись вытаскивать пленника на берег. Черноволосый усач бросился помогать, но обошлись и без него - чубатый и его спутник легко вытащили долговязого из челна. Зашумели камыши. Глек и его товарищи привычно обернулись, сжимая в руках копья, но тут же опустили оружие. Звар вернулся, и не сам. Одним усачом стало больше. Прибывший был старше остальных, на голове красовалась богатая румская шапка, а у пояса золотом блестели ножны огрской сабли. - Чолом! - гость быстро осмотрелся, скользнул взглядом по связанному пленнику и повернулся к Глеку.- Откуда, хлопче? - С полуденной сторожи, батько Покотило. От Кривой Могилы. - Так... Усач вновь взглянул на пленника, нахмурился и кивнул Глеку: - Говори. - Пятеро. Трое - огры. Велели остановиться - они за луки. Малыша Чуру убили. Тогда старшой велел идти наперерез. Вот... Чубатый указал на пленного, затем поднял с земли кожаный мешок: - И вот. У него было. Глек развязал узел и осторожно потряс мешок. Из него выкатилось что-то круглое, тяжелое, залитое кровью... - Матушка Сва! - не вьщержал один из усачей. Остальные промолчали, но взгляды сразу же посуровели. Покотило наклонился, разглядывая искаженное предсмертной мукой лицо того, чью голову пленник вез в мешке у седла. Глаза были полуоткрыты, судорога свела рот, длинные черные усы, покрытые засохшей кровью, прилипли к подбородку... - Кей Валадар... Усачи переглянулись, затем Покотило повернулся к пленному: - Сполот? - Он говорит, что...- начал было Глек, но усач нетерпеливо мотнул головой, приказывая замолчать. Пленник приподнялся, попытавшись расправить плечи: - Я сотник Светлого Кея Рацимира. То, что сделано - сделано по его приказу и на, благо Ории... - Рацимир - Светлый? - удивленно переспросил рыжий Звар, но Покотило вновь мотнул головой: - Значит, ты, Кеев кмет, убил Кея? Убил на нашей земле? Убил нашего друга и нашего гостя? - Это не твое дело, бродник! - пленный понял, что пощады не будет, и голос его прозвучал твердо, без страха.- Эта земля не ваша! Она - Кеева! Светлый волен миловать и волен казнить каждого. Я - лишь его рука... Покотило задумался, махнул рукой, и усачи вместе с Глеком схватили связанного и поволокли в камыши. На берегу остался лишь рыжий Звар. - Я пришлю тебе смену,- Покотило прошьлся по берегу, затем кивнул на отрубленную голову.- Спрячешь. Своим вели молчать. Пока... - Кей Валадар был нашим другом,- тихо проговорил Звар.- Он бежал к нам... - Да. Мы ждали его еще вчера... Пока молчи. Мы должны решить, что нам делать. - Рацимир убил брата на нашей земле. Значит, не пощадит и нас. - Знаю...- Покотило кивнул чубатой головой.- Но пока - молчи. Неровный огонь костра освещал гранитные глыбы, окружавшие небольшую ложбину. Ночная тьма подступила к самому огню, и люди, сидевшие у костра, казались высеченными из камня. Они сидели неподвижно, голоса звучали тихо, еле слышно. Чубатые головы низко склонились, словно беда, пришедшая с полночи, не давала распрямиться. - Кей всегда убивали своих братьев,- тихо проговорил один, и чубатые головы согласно кивнули. - Но Валадар был нашим другом,- негромко ответил Покотило, и все вновь кивнули.Он жил у нас. Стал одним из наших... - Если смолчим, в его крови обвинят нас,- проговорил кто-то. - Да...- Покотило медленно поднял голову.- Кей вновь начали войну. Мы не сможем отсидеться... - Не сможем...- эхом отозвались голоса. - Нам ли мстить? - в голосе говорившего звучало сомнение.- У Валадара остались братья. Это - их дело. Если Рацимир начнет войну, мы не отступим. Но это был его брат... - Он был нашим...- повторил Покотило, но его собеседник мотнул чубатой головой: - Нет! Он был Кеем! Он искал нашей дружбы, но еще больше - наших сабель. Что нам до этой проклятой семьи? - Тогда пусть скажет сам. Остальные промолчали, но стало ясно - никто не будет спорить. Покотило встал и сгинул в темноте. Послышалось блеяние - откуда-то появились двое молодых хлопцев. Один нес мешок, второй вел двух черных овец. Сидевшие у костра стали переглядываться, но никто не сказал ни слова. Хлопец положил мешок на землю и достал лопату. - Может, не здесь? - тихо проговорил один из усачей.- В прошлом году... - В другом месте будет не лучше,- возразил его сосед.- Лишь бы не услышал Косматый... - Не поминай! - резко бросил третий, и сидевшие у костра умолкли. Между тем хлопец быстро орудовал лопатой. Когда яма достигла локтя в глубину, парень положил инструмент на землю, поклонился и исчез. Другой, державший овец, испуганно оглядывался, явно тоже желая уйти. Наконец появился Покотило. Увидев яму, он удовлетворенно кивнул и, достав из-за пояса нож, начертил на земле широкий круг, в котором оказались и костер, и те, кто сидели вокруг него. - Огонь и железо - всему хозяева,- тихо проговорил бродник,- нет на вас управы, нет у вас господина, сохраните нас этой ночью... - Сохраните нас...- эхом отозвались усачи. Покотило вынул из принесенного мешка небольшой мех и чашу. Густое вино лилось медленно, словно нехотя. Наконец чаша была полна. Бродник поднял ее над головой и столь же медленно вылил на землю. - Это вино для вас, темные навы,- проговорил он - пейте и свое разумейте, нас же не замечайте, мимо пролетайте, иного желайте... Ответом была тишина. Затем, совсем рядом, послышался странный звук, словно затрепетали крыльями невидимые птицы. Бродник выпрямился, нахмурился и резко произнес: - Прочь! Хозяин на пороге! Вновь шум - и у костра стало тихо. Покотило наполнил вторую чашу. - Это вино для вас, души заложные, неприкаянные. Ищите Ирий, нас же обходите, не будет вам поживы, пролетайте мимо... Ответом был тихий стон. Покотило вылил вино на землю, в третий раз наполнил чашу и осторожно поставил прямо на траву: - Эта чаша для Хозяина. Пусть ему будет сладко, пусть смотрит на дно, а не на нас, пусть забудет и не вспомнит, пока Всадник не придет, пока заря не встанет. Пусть нас забудет и другим закажет... Мертвая тишина была ответом. Но вот еле заметно дрогнула земля. Испуганно заблеяли овцы, парень, державший их, пошатнулся и захрипел, схватившись рукой за горло. Покотило даже не оглянулся. Взяв одну из овец, он подтащил ее к яме. В неярком свете пламени сверкнула сталь. Обезглавленное животное без звука рухнуло на землю, кровь с легким шипением полилась в яму. Покотило немного подождал, затем подтащил вторую овцу и вновь взмахнул саблей. Все это время сидевшие у костра не проронили ни звука, словно и вправду окаменели. Костер, в который давно уже не подбрасывали дров, почти погас, лишь большие розовые угли ярко светились среди белой золы. Покотило выпрямился, поднял голову к темному небу и негромко заговорил: - Месяц на небе, мертвец в земле. Месяц все видит, мертвец все знает. Месяцу не холодно, мертвецу не больно. Месяц - это ты, Кей Валадар, и мертвец - это ты, Кей Валадар. Глух ты и нем, мучит тебя жажда и негде тебе напиться - ни в небесах, ни под землей. Приди же, выпей с нами! Он немного подождал, затем резко взмахнул рукой: - Валадар сын Мезанмира! Заклинаю тебя кровью, твоей и чужой - приди! Отзвучали последние слова, и внезапно налетел ветер - холодный, резкий. Последние языки пламени исчезли, прижатые к белой золе. Исчезли , звезды, со всех сторон надвинулась тьма, и сквозь нее начал медленно проступать высокий силуэт, еще более черный, чем затопившая ложбину ночь. Парень, о котором все забыли, лежал на земле, закрыв лицо ладонями. Остальные сидели молча. Покотило ждал, затем вновь махнул рукой. Черная тень подступила ближе, к самой яме, на миг наклонилась, снова выпрямилась... - Почему вы не даете мне покоя? Голос, прозвучавший из тени, был обычным, немного усталым. Его узнали - усачи переглянулись, Покотило вытер со лба холодный пот: - Мы не ведаем, что нам делать, Кей Валадар,- хрипло проговорил он.- Должны ли мы мстить за тебя? Ты был нашим другом, Кей, тебя убили на нашей земле... Черная тень дрогнула, надвинулась, но невидимый круг не пустил ее к костру: - Боитесь...- в голосе прозвучала горечь.- Даже ты теперь боишься меня, бесстрашный бродник! Не бойся, я не хотел вам зла живой, не хочу и мертвый. Не мстите - за меня отомстят другие. Когда-то первый из Кеев убил своего брата, и эта кровь отзывается в каждом колене. Мой отец убил дядю Жихослава, брат - меня. Но теперь погибнут все - кроме тех, чьи отцы убиты. Недаром сказано: малую кровь можно унять тряпицею, большую - временем, а великую унять нечем, течь ей, пока вся не вытечет. Вы же подумайте о себе - будет война. - Но что нам делать, Кей? - один из усачей, не выдержав, вскочил, но его тут же схватили, вновь усадив на землю. Послышался смех - горький, невеселый: - Я хотел быть вашим вожаком, бродники! Не вышло, и может, это к лучшему. Бойтесь всех, но всего более - Рацимира. Когда его душа уйдет вслед за моей забудьте о войне. Ждите - и договаривайтесь с тем, кто наденет Железный Венец. Прощайте! Пусть наша встреча в Ирии будет нескоро... - Прощай, Кей! - Покотило поднял мех и вылил остатки вина в яму.- Да будет твой путь легким! - Да будет путь легким! - эхом отозвались усачи. Порыв ветра - и все исчезло: и тень, и темные тучи над головой. Несмело, робко засветилось звездное небо. Внезапно одна из звезд бесшумно скользнула к горизонту и сгинула, не оставив следа. - Хвала Дию, обошлось,- проговорил кто-то. Усачи зашевелились, в костер легла вязанка хвороста, и яркое пламя отогнало тьму. Покотило склонился над потерявшим сознание хлопцем, легко похлопал его по щекам и удовлетворенно кивнул: - Обойдется! Сомлел... - Сомлеешь тут! - охотно откликнулся кто-то.- И не страшно тебе, Покотило? - Страшно? - бродник присел к огню и протянул к пламени широкие ладони.- Не того нам бояться надо! Завтра же соберем Большой Круг... - Ласкини нет,- отозвался один из усачей.- Без него негоже... - Ласкиня? - Покотило усмехнулся и поправил длинный чуб.- Ласкине незачем возвращаться. Он и так на месте... А где сейчас Кей Сварг? Не в Коростене ли?

Глава первая Беглец Войчу разбудила боль - ныли зубы. Войчемир встал, поеживаясь от холода, и безнадежно взглянул на люк. Сквозь щели просачивался предрассветный сумрак. Начинался еще один день - такой же долгий и тоскливый, как и все прочие. Поруб иного и ждать нелепо. Холодный песок под ногами, сырые стены, затхлый воздух. И так день за днем - неделя, месяц, второй... Войчемир уже давно перестал шуметь, требовать, просить встречи с Рацимиром. Стало ясно - брат не придет. И никто не придет к нему, только стража - глухая и немая, зато зоркая и не знающая сна. Не будет даже суда, которого может требовать каждый Кеев подданный. Ничего этого не будет. Он, Войчемир сын Жихослава, останется здесь, в сырой яме. Ему будут приносить воду, жесткие заплесневелые лепешки и холодную похлебку. Брат не решился пролить его кровь кровь урожденного Кея, но отсюда ему не выйти. К голоду Войча притерпелся. В Ольмине, когда приходилось неделями блуждать по мрачным еловым чащам, гоняясь за вездесущей есью, кметам порой не доставалось даже лепешки. Конечно, есть хотелось, но не к лицу альбиру жаловаться на отсутствие калачей. Штаны приходилось все туже подвязывать веревкой, заменявшей пояс, да в животе порой что-то ныло, но в остальном жить было можно. Зато донимал холод. В первые две недели зябко становилось лишь под утро. На затем лето кончилось, и холод начал чувствоваться по-настоящему. Войчемир, все еще надеявшийся, что все это - страшное недоразумение, потребовал от своих стражей принести плащ, а еще лучше - теплое покрывало, но ответом было молчание. Вскоре он понял - плаща ему не полагалось, не полагалось даже соломенной подстилки. Опальный Кей не имел права на то, в чем не отказывали скотине. Бык или баран нужны своим хозяевам живыми и здоровыми. Он же, сын убитого Жихослава, нужен только мертвым. Когда под утро бревенчатый сруб стал покрываться инеем, у Войчи начали болеть зубы. Щека распухла, под десной скопился белый гной, а главное - боль, отпускавшая лишь на час-другой в сутки. Войчемир то и дело вспоминал рассказы Хальга о страшной болезни, называемой "скорбут", которой болеют далеко на полночи. Наверное, она начинается именно так. Остальное довершат холод, голод и время. Всего этого было хоть отбавляй. Войчемир не сдавался. Он пытался бегать по маленькому пятачку между сырыми стенами, вспоминал все известные ему приемы боя на мечах, в сотый и тысячный раз повторяя их каждое утро, но силы уходили. Второй месяц был на исходе, и Войча чувствовал, что скоро ему уже не бегать и не стоять на руках. Становилось все труднее дышать, в простуженной груди что-то хрипело и клокотало. Войчемир догадывался, что будет дальше. Скоро он не сможет двигаться, как прежде, а на пороге зима, и ему останется одно - сидеть возле заледеневшей бревенчатой стены, ожидая неизбежного конца. Все это было и без того невесело, но еще страшнее казались мысли, мучавшие подчас посильнее зубной боли. В долгие ночные часы, когда холод и ноющая щека не давали уснуть, Войчемир сидел, обхватив колени руками, и пытался понять - за что? Почему он, Кей и потомок Кеев, должен умереть в этой проклятой яме? Братан Рацимир говорил, что все дело в отце - Кее Жихославе. Но почему? Чернобородый назвал его, Войчемира, теленком, вначале было обидно, но затем он смирился - пусть! Он, Войча, теленок, он ничего не понимает в делах державы, не ведает, как ею править, как судить и вести переговоры с соседями. Но он - Кей, и ему ведом Кеев закон. А закон не знал исключений. Его отец, славный воитель Жихослав, погиб, не надев Железного Венца, и Войчемир, его сын, навсегда отстранен от наследования. Рацимир хочет стать Светлым, нарушив волю покойного отца, но Войча ему не соперник. Валадар, Сварг и, конечно, малыш Улад, если он все-таки не погиб, вот кто имеет право на власть. Почему же умирать ему, Войче? Войчемир вздохнул, осторожно потрогал раздувшуюся щеку и тяжело встал, понимая, что надо как следует размяться, поприседать, проделать привычные упражнения. Все тело ныло, отказываясь двигаться, но Войча заставил себя встать в стойку. Итак, в левой руке - сабля, в правой - меч. А теперь - к бою! Удар слева... Справа... Еще раз справа... Копье... Несколько раз Войче казалось, что сверху за ним наблюдают. Наверное, так оно и было. Страже, конечно, интересно, жив ли еще Кей Войчемир. Может, и братан Рацимир интересуется, как там Войче в холодной сырой яме? Ладно, смотрите! Удар слева, теперь - прямо в грудь! Упасть, перевернуться, вскочить... Еще раз, еще... В такие минуты исчезала боль. Войче начинало казаться, будто он на свободе, что он снова в холодном Ольмине, где Хальг Лодыжка, его суровый наставник, поднимал молодого Кея с рассветом, заставляя обливаться холодной водой, а затем брать в руки меч - настоящий, тяжелый, казавшийся к концу тренировок совершенно неподъемным. "Учись, учись, маленький глюпий Войча,- приговаривал в таких случаях наставник.- Ты еще вспоминать злого старого Хальга, который учить тебя как жить и умирать на этот проклятый белый свет!" В те годы Лодыжка вовсе не казался старым - суровому сканду не было и тридцати, но для Войчи наставник казался древним, как седые скалы его далекой холодной родины. И теперь Войчемир был благодарен сканду, учившему его жить и умирать. Вот только даже всезнающему Хальгу не приходило в голову, что его ученик встретит смерть не от вражеского меча, не от стрелы а от полуночного мороза. И умрет не на поле битвы, а здесь, в грязной холодной яме, брошенный сюда за невесть какую вину. Интересно, где сейчас Лодыжка? Знает ли он, что сталось с его маленьким глупым учеником? Впрочем, отвечать на эти вопросы было некому, как некому было рассказать Войче, что творится на белом свете, живы ли братья и хотя бы какой сейчас день? Вначале Войча не догадался вести подсчет, потом спохватился, но поздно - безмолвная стража не отвечала даже на такой простой вопрос. Оставалось догадываться, что вересень уже прошел, и листопад прошел тоже, значит на дворе костерник, и уже совсем скоро полетят белые мухи. Жаркое лето осталось где-то далеко и вспоминалось теперь, как сказка. Да и было ли это? Навий Лес, черно-желтая Змеева Пустыня, залитый лунным светом Акелон... Может, это сон, приснившийся Войчемиру в сырой холодной яме? И Ужик тоже приснился? В первые дни Войча надеялся, что худосочный заморыш не оставит его в беде, но затем опомнился. На что надеяться? Парня сейчас наверняка ловят, и хвала Дию, если рахману Урсу удалось спастись. Здесь не Навий Лес и не Змеева Пустыня. Против Кеевой стражи не помогут ни заклинания, ни хитрые удары, способные свалить с ног здоровяка-бродника. Когда человек превращается в дичь, и охотятся за ним не призраки, а Кеева Держава - надежды мало. Даже Для Ужика... Запыхавшийся Войча вытер пот со лба и присел под знакомую стенку. Рука скользнула по небритому подбородку, и Войчемир брезгливо поморщился. Он начал бриться рано, подражая Хальгу, и неопрятная борода, отросшая за эти месяцы, раздражала едва ли меньше, чем зубная боль. Да что там борода! Воды, которую ему спускали в грубом глиняном кувшине, едва хватало, чтобы напиться. Об умывании не приходилось и думать. Оставалось набирать рукой колкий иней и тереть лицо докрасна, до боли. Пока сил на это хватало. Пока - но надолго ли? День тянулся бесконечно, распадаясь на привычные отрезки. Вначале ждать, пока заскрипит люк и сверху опустится корзина. Оттуда следовало достать лепешку и кувшин с водой, после чего положить туда пустой кувшин. Затем корзина исчезала, можно было жевать лепешку и снова ждать. Где-то через два часа сверху слышались негромкие голоса . и стук сапог - менялась стража- Затем вновь --долгие пустые часы, потом люк отъезжал в сторону, и Войче спускали корзину с горшком, в котором была похлебка. Впрочем, похлебка полагалась не каждый день. Затем снова ждать, на этот раз новой смены стражи, а следом - темноты. Где-то в полночь стража опять менялась, и после этого можно спать до утра - ничего более не произойдет, если, конечно, не заболят зубы. В этот день полагалась похлебка, но Войча ждал напрасно. Стража сменилась, но люк остался на месте. Это было не впервой. В последнее время стража начала забывать даже об утренней лепешке - или класть в корзину кусок, годный лишь для кормления цыпленка. То ли кметам надоело заботиться об опальном Кее, то ли такая мысль приходила все чаще - братан Рацимир решил поспешить и не ждать, пока зимний мороз избавит его от Войчи. Оставалось дожевать остаток лепешки, прополоскать ноющие зубы водой и снова ждать - на этот раз ночи. Вечерняя стража сменилась, и наверху вновь наступила тишина. Войча не раз представлял себе тех кто стережет его узилище. Скорее всего, он знает этих кметов или по крайней мере видел их. За два года, проведенные в Кей-городе, довелось познакомиться со многими из тех, кто служил Светлому. Вначале Войчемир лелеял надежду, что кто-то из приятелей не побоится и поможет - или хотя бы перекинется с ним словцом. Но этого не случилось. Рацимира боялись и раньше, а теперь, когда чернобородый надел Железный Венец... А жаль - ведь из проклятой ямы не так трудно бежать! Был бы друг наверху, да веревка, да меч, а уж об остальном Войчемир и сам позаботится! Будет Кеевой страже улочка, будет и переулочек, по которому Войча выберется из дворца. А если нет, то лучше упасть на пороге с мечом в руке, чем замерзнуть через пару месяцев у промозглой бревенчатой стены. Но мечты оставались мечтами, тем более, Войчемир не очень представлял, что делать, даже если удастся выбраться из Савмата. Куда бежать? К кому? Огры предлагали ему погостить, но это было. раньше. Захотят ли они ссориться с новым Светлым? Лучше всего добраться до Сварга, но жив ли братан? А если жив, то примет ли беглеца? Сваргу тоже незачем ссориться с Рацимиром, тем более из-за Войчи. Они, конечно, друзья, но кто знает, о чем думает сейчас братан Сварг! ...Начинало темнеть, и Войча, сообразив, что остался без похлебки, начал устраиваться у знакомой стенки. К счастью, зубная боль отпустила, и можно было подремать, пока не придет настоящий сон - или не заболят зубы. Еще одна ночь такая же бесконечная, как день. Вначале Войча подгонял время, надеясь, что впереди - свобода. Но теперь надежды исчезли. Следующий день и следующая ночь не будут счастливее. А впереди... Но об этом лучше не думать. Войчемир не успел даже как следует задремать - щека отозвалась резкой болью, в глазах вспыхнул желтый огонь, и Войча не смог сдержать стон. Началось! И не просто началось - боль накатила со всех сторон, пульсируя в висках, отдаваясь в затылке, неровными толчками отзываясь во всем теле. Войчемир вскочил, глубоко вдохнул холодный воздух и на миг почувствовал облегчение. Но затем боль накатила вновь, и Войча еле удержался, чтобы не врезать изо всей силы по собственной скуле. Если б дело было в одном зубе-предателе, он давно бы вырвал - или выломал - проклятого, но болела вся челюсть, десна напухла, и спасения ждать было неоткуда. Войча обхватил голову руками и упал на холодный песок. Матушка Сва, ну за что? Лучше б его пытали! Пытка когда-нибудь кончается, палачи устают и идут обедать. Почему его не прикончили сразу! Помирать здесь, в грязной норе, и от чего - от зубной боли! Сказать кому - засмеют! Кеев альбир, тридцать второй потомок Кея Кавада без сил валяется на загаженном песке, готовый выть от боли и отчаяния... И тут вновь вспомнился Халы. Суровый сканд редко говорил о своей жизни, но однажды на привале перед очередной стычкой с белоглазой есью, рассказал о том, как попал в плен - еще мальчишкой. Попал не один, а вместе со старшим братом. Враги - Войча не запомнил ни имен их, ни племени - грозились разрубить ребят на куски, и тогда брат Хальга сплоховал. Он упал в ноги палачам, ползал в грязи, целовал пинавшие его сапоги... Братьев выкупила семья, но Хальг на всю жизнь запомнил случившееся. "Нам всем надлежит умереть, глюпий маленький Войча! Я есть воин, и ты воин быть. Смерть - часть нашей жизни есть. Ты будешь умирать, маленький Войча. Но враги не должны смеяться. Смеяться должен ты! И тогда врагам станет страшнее, чем тебе. Запомни, что говорить тебе старый злой Хальг". Войчемир привстал, приложил щеку к холодному влажному дереву и с трудом сдержал стон. Наставник прав - но перед кем смеяться ему, Войче? Перед холодными стенами? Перед немой стражей? Если б его вывели на площадь, поставили перед плахой или даже привязали за руки и за ноги к четверке диких тарпанов - он бы посмеялся. А здесь... Но тут же пришел ответ - разницы нет никакой. Просто смерть в холодном подземелье - долгая смерть от голода, холода и боли - страшнее, чем казнь на площади. Отцу, Кею Жихославу, было легче. Его убили сразу, и на мертвом молодом лице навсегда застыла усмешка - Кей смеялся в глаза убийцам. Его сыну не придется уйти так легко. Что ж... Войчемир медленно встал, поправил рубашку, отряхнул налипший на одежду мокрый песок и засмеялся. Боль не отпускала, в висках пульсировала кровь, пальцы сковал холод, но Кей Войчемир смеялся, словно вокруг были не глухие стены, а озверелые лица врагов. Он чуть было не сдался, чуть не забыл, кто он и как должен держаться. Ничего, те, кто следит за ним, не услышат больше ни стона, ни крика! Снова вспомнился Хальг. "Ты - воин быть, маленький Войча! Воин не всегда побеждать. Воин может погибнуть, но это легко есть. Попасть в плен - трудно есть. Над тобой будут смеяться. Тебя будут пытать. Это страшно есть. Боль вытерпеть трудно, но можно. Вспоминай - человеку всегда что вспомнить есть! Пусть ты будешь отдельно, боль - отдельно. И тогда ты победишь, маленький глюпий Войча!" Войчемир усмехнулся - наставник прав и в этом. Человеку всегда есть что вспомнить. Здесь, в сыром порубе, Войча часто вспоминал Ольмин, вспоминал отца, мачеху, приятелей, с которыми вместе пировали и ходили в походы. Но такое мог вспомнить каждый. У него же есть тайна - его тайна, которую довелось узнать в мертвом Акелоне. Братан Рацимир, конечно, считает себя семи пядей во лбу, его же, Войчу,- теленком, о которого не хочется кровавить меч. А дядя - покойный Светлый - думал иначе. Все-таки он послал в Акелон его, Войчемира! И теперь лишь они с Ужи-ком знают о Зеркале, Двери, Ключе... Войче представилось лицо Светлого - такое, каким он видел его в последний раз. Что бы он сказал дяде, доведись им встретиться сейчас? Если б это случилось сразу по возвращении, Войча, наверное, бормотал бы что-то невнятное про нав и Змеев, а затем толкнул бы вперед Ужика, дабы тот объяснил все путем. Но теперь разговор получился бы другим. Он сказал бы Светлому... Войчемир закрыл глаза, и ему почудилось, что дядя слышит его. Ведь души не покидают навсегда этот мир! Они возращаются - с добром или с бедой. И разве может быть спокойной душа Светлого в Ирии, когда здесь, в Ории, началось такое! Может, дядина душа слышит его, Войчу? Если б он мог, он рассказал бы... Нет, вначале он сказал бы о другом. Ни разу они не говорили со Светлым о прошлом. Теперь бы - пришлось. Дядя убил его отца - и пусть их души рассудят Дий и Мать Сва! Но если Рацимир не лгал, Светлый должен был убить и его, Войчу. Он не сделал этого. Он держал племянника подальше от державных дел, на многие годы услал в далекий Ольмин, затем сделал простым десятником - но все же оставил в живых и воспитал как Кея. А значит, Войчемир ему обязан, а долги надлежит платить. Что он может сделать? Будь дядя жив, он сказал бы ему, что им с Ужиком удалось узнать тайну. Пусть не всю, пусть только краешек. Но уже и так ясно это страшная тайна, недаром ее прятали так далеко, так надежно. Секрет, спрятанный где-то среди Харпийских гор, может быть полезен для державы - но может быть и опасен. Поэтому он, Войчемир сын Жихо-слава, ничего не расскажет ни о Двери, ни о Ключе. И не только из-за опасности - далекой, но грозной. Ключ не железный и не медный. Ключ - человек, не ведающий о своей судьбе. Что станется с ним? Медный ключ могут сломать или выбросить. А что сделают с человеком? Поэтому он, Кей и наследник Кеев, ничего не скажет об этом. Ни сейчас, ни потом. Жаль, нельзя переговорить с Ужиком! Может, и хорошо, что с дядей так и не пришлось встретиться. Хорошо, что Раци-мир так ничего и не узнал. Лишь бы не проговорился Ужик - и не ошибся Патар... Войча поднял голову, сообразив, что наступила ночь. В яме стало совсем темно очень темно, как-то даже слишком. Невольно вспомнился Навий Лес. Хитрец Ужик уверял, что нежити не следует бояться - тогда она не тронет. В порубе нежить не встретишь, но все равно - в темноте было страшновато. Внезапно Войча понял, что спокойно рассуждает о нежити по той простой причине, что боль отступила. Она не исчезла, но все-таки стала меньше, свернувшись, словно улитка в раковине. Подействовало! Войча невольно возгордился и тут снова подумал о темноте. Почему так темно? Конечно, ночью и должно быть темно, но на этот раз в порубе действительно не видно ни зги... Вопрос оказался непростым, зато можно вновь забыть о ноющей челюсти, пытаясь решить неожиданную задачу. Войчемир вспомнил прошлую ночь. Тогда было светлее не намного, но все-таки можно разглядеть собственную руку. Откуда шел свет? Тут сомнений не было - сверху, где находилась стража. Очевидно, служивые имели светильник - масляный или попроще, куда заливают жир. Итак, в прошлую ночь, как и во все предыдущие, стражники сидели у люка, а где-то поблизости стоял светильник. Так и положено - ночная стража. Значит, сегодня... Сердце екнуло, и Войча, не выдержав, вскочил, вглядываясь в темень, за которой скрывался люк. Конечно, это еще ничего не значит. Светильник могли разбить, масло выгорело, а нового в кладовой не оказалось... Войчемир заставил себя рассуждать спокойно, словно речь шла не о нем, а просто о странном случае, который можно обдумать на досуге - от скуки, не более. Итак, он, Войча,- начальник стражи. С ним еще двое, а то и трое, все они знают, что стерегут опасного преступника - очень опасного, который не должен бежать ни в коем случае, даже если на Детинец налетят Змеи. Поруб - обыкновенная яма, вырытая в обширном дворцовом подвале. Там темно, окон нет, значит страже ничего не видать. Светильника почему-то нет. Допустим, разбил недотепа-первогодок. Сидеть в темноте? А если неизвестные сообщники только того и ждут? А ежели злодей в яме вздумает подкоп рыть? Свет нужен обязательно! Хотя бы для того, чтобы разглядеть, кто придет в полночь - смена или заговорщики с секирами наготове. И кроме того, страшно! Поди посиди час-другой в полной темноте! Итак, свет должен быть. Если нет масла, зажгут с полдюжины лучин. Хотя, что значит - нет масла? Это в Кеевых-то палатах? Вздор, чушь, ерунда! Ответ оказался прост, и от этой простоты у Войчи захватило дух. Света нет потому, что его не стерегут! Пьяна ли стража, опоздала смена, случилось что-то еще - но сейчас, в этот миг, Кеевы кметы забыли о нем! Войча постарался успокоиться. Случиться могло всякое. Может, пожар? Но он не слышал криков и не чуял запаха гари. В Детинец ворвались кметы братана Сварга? Но стража не должна бросать пост. Скорее, в этом случае люк откроется, и в него кинут пару копий - для верности. Не пожар, не война - так что же? Оставалось одно - ждать. Если наверху будет тихо и через час, и через два, можно подумать о чем-то еще. Например о том, что бревна сруба изрядно расшатаны, и при некотором везении одно из них можно выломать. Выломать, приставить к стене... Щека по-прежнему ныла, но Войча даже не чувствовал боли. Время шло медленно, страшно медленно, но все же шло. Скоро полночь, а там - смена стражи. Если стражу не сменят... Войчемир сидел, прижавшись к холодной стене, время от времени покусывая большой палец. Еще в детстве строгий дядька, тот, что воспитывал его до Хальга, изрядно лупил своего питомца по рукам за дурную привычку. Войча каждый раз соглашался, что негоже потомку Кея Ка-вада грызть пальцы, но привычка оказалась сильнее. Минуты текли одна за другой, наверху было тихо, и Войча принялся гадать, наступила ли полночь. Он неплохо умел чувствовать время, к тому же долгие недели в порубе приучили к строгому ритму жизни узника. Но Войчемир не спешил ошибиться нельзя. Если он попадется, стража может и вправду ткнуть сгоряча копьем, а то и надеть на шею деревянную кангу. С дубовой колодой на шее будет совсем невесело. Значит, ждать, ждать, ждать... Слух ставший внезапно необычайно острым, улавливал потрескивание старого дерева, скрип и даже далекое завывание ветра. Очевидно, дверь в подвал отворена, и Войча тут же отметил эту странность. Дверь обычно запирали, каждый вечер он слышал скрежет засовов. Смена, приходившая в полночь, стучала, к двери подходил старший кмет, спрашивал тайное слово и лишь после этого отворял. Значит, и тут непорядок. И это тоже хорошо... Наконец все сроки прошли, и Войчемир понял - смены не будет, стража наверху молчит, значит - пора. В порубе стояла кромешная темень, но найти нужное бревно оказалось легко. За эти недели проклятая яма была изучена досконально - пядь за пядью. Войчемир помянул заступницу Сва и просунул пальцы в щель. В полной тишине треск прозвучал оглушительно, и Войча невольно замер. Но наверху молчали. Оставалось помянуть Дия вместе с каранью и рвануть что есть сил. Есть! Старое дерево, трухлявое и изрядно подгнившее у основы, не выдержало. Пальцы быстро ощупали бревно. Короткое, слишком короткое! Но если прислонить его к стенке и забраться наверх, пальцы все-таки достанут до люка... И тут послышались шаги. Они были далеко, у входа в подвал, но Войчемиру показалось, что над самым ухом прогремел гром. Спохватились! Все-таки спохватились! Эх-ма, не повезло! Бревно тут же очутилось не прежнем месте. Войчемир поспешно присел у стенки и замер. Пусть смотрят! Нет, надо еще опустить голову - он спит, он устал, голоден, у него не осталось сил... Шаги были уже близко, но Войча вдруг сообразил, что они звучат совсем иначе, чем обычно. Кметы громко топали сапогами. Теперь же шаги были легкими, быстрыми, да и шло не четверо, как обычно, а всего двое. К тому же эти двое не шли, а бежали. И надежда, уже угасшая, вновь заставила екнуть сердце. Все идет не так! Что-то должно случиться! Нет, уже случилось! Сквозь темень мелькнул неровный колеблющийся свет. Те, что пришли, зажгли светильник и теперь стояли у самого края. И вот послышался скрежет - край люка начал медленно отодвигаться... - Дядя Войча! Дядя Войча! Ты жив? Сердце вновь дрогнуло - голос был знаком. Более того, если Войчемир и мог надеяться на кого-то, то именно этот человек стоял сейчас у люка, чуть склонившись вниз. - Дядя Войча! Дядя Войча! - Я здесь, Мислобор! - Войчемир попытался ответить как можно веселее, и это удалось без труда. Племяш Мислобор! Все-таки вспомнил! Ну, молодец парень! - Здесь... Лестницы нет, у нас только веревка... Войча понял. Сыну Рацимира всего двенадцать, ему не вытащить здоровенного верзилу, хотя и порядком исхудавшего на воде и лепешках. "У нас!" Интересно, кто с ним? - Привяжи! Там балка! Завяжи двойным узлом... Наверху прозвучало растерянное: "Где?", а затем радостное: "Ага! Вижу!". И тут над ямой склонился кто-то другой - в темном капюшоне, закрывавшем лицо: - Войча! Как ты там? Кледа! Сестричка Кледа! Войчемиру стало совсем весело. Наконец-то все становилось на свои места! - Нормально, сестричка! Зубы только замучили,- охотно откликнулся Войча, заранее жалея, что Кледа и племяш увидят его похожим на лесного чугастра.- Чего там? "Там" звучало неопределенно, но умница Кледа поняла: - Брат уехал к хэйкану. Вчера. Все спят... - Понял... Конечно, понял Войча далеко не все. Равдтаюр уехал - это ясно. Но почему все спят? Упились, что ли? Переспрашивать он не стал. Веревка - толстая, скрученная из прочной пеньки, скользнула на самое дно, и Войчемир тут же обхватил ее ладонями. И-и раз! Ноги уперлись в мокрые доски, веревка натянулась, но выдержала, и Войча взлетел наверх, словно подгоняемый самим Косматым. Ноги нащупали доску, ограждавшую край ямы, и тут же четыре руки потащили Войчемира подальше от черной дыры поруба. - Войча! Дядя Войча! Живой! На Мислоборе была легкая рубашка, зато голову украшал огрский шлем, скрывавший черные, как у отца, кудри. Пояс оттягивал короткий скрамасакс. Выглядел парнишка весьма воинственно, и Войча, не утерпев, поднял племяша за плечи: - Ух! Тяжелым стал! С непривычки держать такую ношу было и вправду нелегко, но Войча все-таки раскачал племянника, подбросил, поймал и осторожно поставил на землю. - Войчемир! Кледа стояла рядом - маленькая, едва достающая Войче до плеча. Девочка родилась горбатой, и с годами ее невысокая фигурка все более сгибалась, словно на узких плечах лежал страшный, неподъемный груз. Кледа часто болела, и братья знали, что младшей сестричке едва ли придется дожить до двадцати. Ее любили все - даже Сварг, даже Рацимир. - Ты... Не надо меня целовать! Я... Я грязный... Очень грязный! Войче вновь стало стыдно. Чугастру хоть не мешали умываться! Матушка Сва, ну и чудищем он стал! - Я... Я одежду принесла! - Кледа улыбнулась и подтащила тяжелый мешок.Рацимирова! Тебе впору! - Вода! Вода здесь есть? Войча схватил светильник, поднял его повыше и, заметив неподалеку огромную деревянную бочку, поспешил туда. Грязная, застывшая влажной корой рубашка полетела в сторону, Войча с фырканьем погрузился в воду по пояс, застонал от наслаждения, и тут же замер. Стража! Он тут водичкой балуется... Войчемир помотал головой, стряхивая капли, обернулся - и невольно присвистнул. Стража никуда не делась, все трое кметов были здесь - мирно спящие на соломе. Оружие лежало рядом, тут же была расстелена холстина, на которой красовался недоеденный пирог... - Дядя Войча! Возьми полотенце! Оказывается, они позаботились даже о полотенце. Полотенце Войча взял, но сперва закинул подальше копья и положил рядом с бадьей пояс с коротким скрамасаксом, снятый со старшего кмета. Вот теперь - умываться! Наконец можно было вытереться и натянуть чистую одежду. Войча закутался в теплый плащ, застегнул золотую фибулу и прищелкнул языком. Хорошо! И ведь чья одежа? Братана Рацимира! Так-то, брат! Эх, теперь бы побриться! - Тут еда...- Кледа протянула узел, и Войча почувствовал, как у него сводит живот. Но тут же опомнился - не время. - Конь на дворе,- понял его Мислобор,- я открыл ворота... - Пошли! Все остальное можно было узнать по дороге. Уже у лестницы, ведущей наверх, к свободе, Войчемир не удержался и оглянулся назад. Стража спокойно спала рядом с черным отверстием пору-ба. Мелькнула и пропала мысль скинуть этих сонь вниз, на холодное песчаное дно. Ладно, им и так достанется! Они шли - почти бежали - по темным дворцовым коридорам. Войчемир, все еще не веря, что жив и на свободе, старался внимательно слушать Кледу. Итак, вчера Рацимир уехал к хэйкану... - Он боится, что Сварг договорится с Шету. Ведь Челеди... Да, конечно, жена Сварга - родная сестра повелителя огров! - Сварг со своими кметами стоит на старой границе. Рацимир послал войско, но боев еще не было. Может, договорятся... - Ясно! - вздохнул Войчемир.- А остальные? - Улад жив! - быстро проговорила сестра.- Он был ранен, но сейчас выздоровел. Он в Валине. А Валадар... Что с ним? - радость, что малыш Улад жив, вновь сменилась тревогой.- Он ведь бежал! Убили его... Говорят, бродники. Многие не верят, ведь бродники любили Валадара... - Многие считают, что это отец,- в голосе Мислобора звучала боль.- Я его спрашивал... Он сказал, что дядя Валадар хотел собрать войско... Дядя Войча, почему они так делают? Сказать было нечего, хотя ответ ясен. Железный Венец! Венец Кеев, будь он проклят! Из-за него убит отец, Кей Жихослав, теперь смерть пришла к братану Валадару... Кто следующий? Страшные вести не заставили забыть об осторожности. Войчемир то и дело поглядывал по сторонам. Но вокруг все спали - кметы, челядь, даже сторожевые собаки у дверей. Диво! Ведь так не бывает! Это же Кеевы Палаты! - Он так и говорил,- Кледа поняла, о чем думает брат,- мол, не бойтесь, вечером все заснут... - Кто?! - Войчемир даже остановился. Выходит, сон-то не простой! - Рахман какой-то. У него имя странное. Те ли Уж, то ли Ужик... Войча чуть не захохотал, но вовремя сдержался, закрыв для верности рот ладонью. Ну, Ужик! Ну, заморыш! Не стал мелочиться - усыпил весь дворец, а то и весь Савмат. А что, с него станется! - Он позавчера приходил,- добавил племянник.- Серьезный такой, плащ черный... Войче вновь захотелось рассмеяться, но он коротко бросил "Ясно!", решив, что обсудить случившееся сможет позже - вместе с Ужиком. Впереди была дверь, за нею - задний двор, тот самый, откуда они с заморышем отправились в Акелон. - Я коня у ворот привязал,- Мислобор кивнул в темноту. Войча хлопнул паренька по плечу и ускорил шаг. Все потом! Сейчас на коня - и подальше отсюда. - А вы? Вы-то как? Страшная мысль заставила замереть на месте. Рацимир скоро вернется. Мислобор его сын, Кледа - сестра, но и Валадар, и сам Войча - не чужие! - Думаешь, я боюсь? - грустно улыбнулась девушка.- Чего мне бояться, Войчемир? Да и не тронет он меня. Кеи не убивают сестер... - А я ему сам скажу! - Мислобор резко мотнул головой, отчего шлем съехал на правое ухо.- Пусть меня в поруб посадит! Пусть один останется! Совсем один! - Ты не скажешь! - Кледа обняла племянника и поправила шлем.- Мы с Мислобором этой ночью спали - как и все. И пусть Рацимир думает что хочет! Войча задумался, решив, что сестричка права. Наибольший брат - не зверь и не безумец. Просто он делает то, что когда-то делали его отец, его дед, прадед и прапрадед... - Ладно! - Войча вздохнул и, притянув к себе Кледу и племяша, крепко прижал обоих к груди.-- Поеду! А вы это... спать идите! - Далеко ли собрался, маленький глюпий Войча? Руки похолодели. Войча сглотнул и медленно-медленно, все еще надеясь, что ошибся, обернулся. Кто-то высокий, худой, широкоплечий стоял в воротах, небрежно опираясь на громадный двуручник. - Хальг... - Ай-яй-яй! Нехорошо есть! - голос Лодыжки звучал холодно и насмешливо.- Глюпие кметы решили поспать, а глюпий Войча - чуть-чуть убегать и немножко обманывать старого злого Хальга! Маленький Войча хочет, чтобы старого Хальга выгнали, как паршивого пса? Сканд не двигался с места, но Войчемир знал - не убежать. Лодыжка... Ну конечно, он ведь служит Рацимиру! - Бедный старый Хальг плохо спит. Бедный старый Хальг не боится сполотских колдунов. Не бойся и ты, маленький и очень глюпий Войча, Хальг не выпустит тебя! Старый Хальг теперь - палатин Светлого. Кей Рацимир платит мне много серебра, и я хочу получать его и дальше. Иди назад, в свою яму, глюпий Войча! Надежды не было. Рацимир знал, кого назначить палатином - сберегателем дворца. Хальг служит Кеям - за серебро, за полновесное сполотское серебро. - Хальг! - голос Мислобора прозвучал резко, совсем по-взрослому.- Я - сын Светлого. Пока отца нет, я - главный... - О, нет-нет, Кей Мислобор! - сканд покачал головой и вновь усмехнулся.- Когда ты станешь Светлым, то сможешь приказывать старому злому Хальгу. Но сейчас не тебе отдавать приказы. Чего стоишь, глюпий Войча? Иди назад, в свою яму! - Хальг, сжалься! - Кледа шагнула вперед.- Брат убьет Войчемира! Ведь ты знаешь! - Прости, добрая Кейна! - Лодыжка поклонился и вновь мотнул головой.- Я ведь тоже люблю глюпого маленького Войчу! Но ты можешь быть доброй, а старый Хальг должен быть злым! Когда конунг велит умирать, воин обязан не думать, а идти на пир в Золотой Дворец. - Тогда проводи меня, наставник! Войчемир осторожно отстранил Кледу и достал меч. Жалкий скрамасакс против двуручника - просто смешно. Но чтобы умереть с оружием в руках, годился и скрамасакс. - Я не вернусь в поруб, наставник! - Войча усмехнулся, как учил его когда-то Хальг, и медленно расстегнул фибулу, чтобы длинный плащ не мешал двигаться.Убей меня - я здесь! - И меня тоже! - Мислобор выхватил меч и стал рядом с дядей.- Убей меня, палатин! Я не умею драться - ты это знаешь! Но я Кей, сын Светлого, и отец заплатит за мою голову много серебра! Так много, что тебе даже не унести! Бей, Хальг! Сокол! Войче стало страшно. Не за себя - тут все ясно. Но парнишка не должен пострадать! Это его, Войчемира, бой! Плащ упал на землю. Войча встал в стойку, пытаясь вспомнить, чему учил наставник. Очень давно, много лет назад, он спросил у Хальга, что делать, когда у тебя скрамасакс, а у врага - двуручник. Хальг долго смеялся: "Что? Очень-очень быстро убегать! И даже еще быстрее!". Но сейчас убегать некуда... Лодыжка стоял неподвижно, словно не видя Войчи, затем тяжело вздохнул: - Два могучих Кея против одного старого Хальга! Маленький Войча хочет убить Хальга, который много-много лет вытирал его грязный нос! Вы убьете меня, и я не увижу свой гардар, не постою у могилы отца, не построю дом, чтобы мирно на склоне лет уйти в Золотой Дворец! И это мне за долгую-долгую службу вашей очень великой Ории! Войча знал - вояка шутит. Менее всего сканд собирался умирать от старости на берегу родного фиорда. Смерть для таких, как Хальг, могла быть единственной - в бою, с мечом в руках. Но шутка звучала страшновато. Чтобы убить Войчу, Лодыжке нужно лишь один раз взмахнуть двуручником, в крайнем случае дважды - для верности. - Ты не хочешь пожалеть меня, маленький Войча? - Хальг отступил на шаг и положил меч на землю.- Нет, нет, не убивай меня, грозный страшный Кей! Пощади старика! И ты, добрая Кейна, попроси для меня пощады! В голосе сканда по-прежнему звенела насмешка, но Войча внезапно увидел - путь свободен! Хальг отошел в сторону, его страшный меч лежит на земле! Все еще не веря, Войчемир шагнул ближе, затем еще... Хальг глядел куда-то в темное, затянутое тяжелыми облаками небо, длинные мускулистые руки были сложены на груди. И Войча наконец понял. - Спасибо, наставник! Сканд покачал головой: - Старого злого Хальга выгонят прочь! И мне не на что будет купить кусок лепешки, когда я вернусь в свой гардар! - Хальг, я...- начал Мислобор, тоже сообразивший что к чему, но Лодыжка махнул рукой: - Молчи, Кей! В вашей Ории не хватит серебра, чтобы подкупить старого Хальга! Просто старый Хальг не смог задержать двух свирепых воинов с длинными мечами. Я долго-долго бился... - Войчемир, не выдержав, шагнул к наставнику и крепко обнял. Но сильный толчок тут же отбросил его назад: - Беги, беги, маленький глюпий Войча! Спасай свою глюпую пустую голову, пока другие глюпые головы крепко спят! Уноси ноги! И не вздумай сунуть свой грязный нос на восход - все дороги перекрыты. Беги в лес, к рыжему Сваргу. Может, тебе немножечко повезет... Мислобор был уже рядом, держа в поводу коня - черного как смоль, как эта холодная осенняя ночь. Подбежала Кледа, подала упавший плащ, сунула в руки мешок с едой, и Войчемир поспешил вскочить в седло. Он был уже готов ударить коня каблуком, но все-таки не удержался и поглядел назад. В темном проеме ворот стояли трое - те, кому он обязан жизнью... Войча вздохнул и, крикнув: "Эй! Пошел!", пустил вороного галопом - к почти неприметной во тьме кромке близкого леса. Дорог было много, еще больше - тропинок, которые вели во все стороны света. Главная дорога, по которой они ехали с Ужиком, вела на полдень, к Змеям, и дальше - к морю. Можно свернуть на восход, к переправе через Денор. За Денором огры. Был путь в обход Савмата, на полночь, к сиверам. И, наконец, одна из дорог вела к волотичам, на закат. Войчемир, отъехав подальше и остановив вороного у знакомого перекрестка, возле которого косо торчал из земли старый деревянный идол, слез с седла и присел на лежавшее у обочины бревно. Следовало подумать. Занятие было не из легких. Альбиры, как твердо усвоил Войча, обязаны не рассуждать, а выполнять приказы. Но к этому случаю данное правило явно не относилось. Впрочем, нет. Приказ был наставник не велел ехать на восход. Огры! Снова огры! Войча чувствовал, что творится нечто странное. При чем здесь степняки? Он с детства помнил, что огры, точнее "злые огры" - это те, кто каждый год переходит Денор, нападает на села и города, сжигая, убивая, угоняя в полон. С ограми "злыми ограми" - надлежало биться не на жизнь, а на смерть, совершая при этом подвиги. То, что со степняками заключен мир, лишь отдаляло угрозу. И даже женитьба братана Сварга на сестре хэйкана объяснима - ради все того же мира. Но что же происходит сейчас? Допустим, злые огры решили напасть, пользуясь смутой. Но почему Хальг думает, что он, Войча, будет искать спасения у хэйкана? И Рацимир так думает, недаром стражу на дорогах выставил! Отчего это ограм помогать Войче? Но тут вспомнилось путешествие через огрскую степь. Огры вовсе не казались "злыми" - славные парни, лихие наездники, а уж из лука как стреляют! И к Войчемиру они отнеслись не просто хорошо, а даже очень. Тай-Тэнгри, великий шайман, перед которым робел даже невозмутимый Ужик, был приветлив, угощал кислым кобыльим молоком, расспрашивал о житье-бытье и... об отце. Точно! И посланец, привезший подарки от хэйкана, тоже вспоминал Жихослава! А ведь покойный Кей всю свою недолгую жизнь воевал со степняками! Значит, дело в отце! Недаром Рацимир тоже поминал Жихослава! Выходило так, что все беды Войчи связаны с тем, что он сын давно погибшего Кея. Из-за этого его хотят убить. Но и огры готовы помочь тоже из-за отца! Как же так? Войча понял - самому не разобраться. Но и спросить некого - не Рацимира же! Но к ограм путь закрыт, Лодыжка зря бы не предупреждал... Войчемир взглянул на покосившегося идола, чья личина кривилась в темноте мрачной усмешкой, и решил, что на восход путь заказан. На полдень, к бродникам? Но кто он им? Бедняга Валадар - и тот не спасся, а ведь его своим считали! Да и добираться далеко - это уж Войча помнил. Оставался закат и оставалась полночь. На полночи жили сиверы, которыми когда-то правил отец. Туда бы и ехать, но сам Войча бывал у сиверов лишь в детстве. Признают ли? Да и что ему делать там? Прятаться? А если братан Рацимир кметов пошлет? Войско собрать? Да кто пойдет за ним, беглецом! Вот ежели б Войча имел право на Железный Венец, разговор пошел бы иной. Но это значит - воевать с братьями! Нет, ни за что! Оставалось ехать на закат. Там были волотичи, которые, по слухам, бунтовали против братана Сварга. Сам Сварг недалеко - на старой границе, и не один, а с войском. Значит, туда? Войча встал, потянулся и уже собрался сесть в седло, когда новая страшная догадка заставила похолодеть. А если братан Сварг поступит так же, как Рацимир? Вдруг Войча помешает и ему? Брат резал брата, и отчего рыжему быть милосерднее черноволосого? Они со Сваргом друзья, можно сказать - лучшие, но вдруг... Страх сменился растерянностью, растерянность - ожесточением. Ну и пусть! Из всей семьи Войчемир больше всего верил Сваргу, и если тому понадобится его жизнь значит, искать больше нечего. Он лишь попросит рыжего рассказать - за что. Сварг не откажет - все-таки друзья! Окрестности Савмата Войча знал неплохо, а потому решил не ехать на закат главной дорогой. Мало ли кто по ней ходит? И погоня помчится, конечно, по самому удобному пути. Войчемир выбрал тропку поуже и поплоше. Она вела как раз на закат, а то, что ехать придется чащобой, было даже лучше. Лишний день пути, даже два или три - ерунда. Есть конь, есть оружие, даже еда - чего еще нужно? ...Войчемир ехал до утра, а затем выбрал место поглуше, привязал вороного и устроился под огромным старым вязом, чтобы поспать несколько часов. Лазутчики и беглецы пробираются по ночам, днем же лучше отдыхать. Правило старое - и надежное. Одно плохо - ночью легче сбиться с пути, но Войча надеялся, что тропа все-таки приведет его к старой границе. Войчемир проснулся после полудня, отдохнувший и голодный. Провизии в мешке оказалось не очень много, но зато там было копченое мясо, и Войча с наслаждением вонзил зубы в самый сочный кусок. Странно - зубы перестали болеть. Разве что слегка ныли, но это казалось сущей ерундой. Поев, Войча наконец-то почувствовал себя человеком, лишь неопрятная бородища слегка его смущала. Но с этим можно подождать, не бриться же плохо заточенным скрамасаксом! В холодном осеннем лесу было тихо. Даже птицы исчезли - не иначе, как рассказывают старики, улетели в далекий Ирий. До темноты было далеко, но Войча решил рискнуть. Он выехал на тропу и не спеша направился на закат. Вокруг все было желтым и красным - осенняя листва покрывала землю. Среди желтых крон странно смотрелись редкие темно-зеленые пятна старых елей. Несколько раз тропу пересекали зайцы, из чащобы выглянул могучий лось, и Войчемир понял, что заехал в самую глушь, где зверье все еще непуганое, не боящееся человека. Это порадовало. Правда, а такой чащобе можно встретить не только зайцев, но даже навы теперь не казались опасными. Страшновато, конечно, но не страшнее сырого поруба. Вот люди - этих действительно следовало опасаться. Избушку, точнее небольшую полуземлянку, едва выглядывавшую из-под кучи старых листьев, покрывавших черные доски крыши, Войча заметил уже под вечер, когда начинало смеркаться. Домишко стоял посреди поляны, тропа проходила чуть в стороне, и Войчемир наверняка проехал бы мимо и не заметил, если бы не пожелтевший медвежий череп, торчавший на колу. Такие черепа обычно украшали жилища охотников, а вот лошадиных следовало опасаться - того и гляди нарвешься на кобника, а то и чаклуна. Войча придержал коня и огляделся. Возле дома пусто, не дымила небольшая печь-каменка, пристроенная слева от входа, да и выглядела поляна как-то весьма заброшенно. Сразу же вспомнилась другая поляна и скелет на пороге старой избушки. Впрочем, теперь следовало опасаться живых, а не мертвых. Мертвецы едва ли поспешат в ближайшее село с изветом о беглеце, проехавшем мимо их избы. Подумав, Войча решил разобраться и с домом, и с его обитателями. Но, подъехав ближе, понял - разбираться не с кем. Дом был пуст. Полусорванная дверь косо висела на одной петле, а из темного входа несло сыростью и плесенью. Внутри стояла лавка, на земляном полу валялось несколько мисок - глиняных и берестяных, а в углу лежала ложка. Больше в доме ничего не оказалось, за исключением скелета - но не человеческого, а собачьего. Итак, домишко был брошен, и брошен давно. Можно спокойно ехать дальше, тем более, что ночевать в подобном месте не тянуло, но Войчемир решил отдохнуть пару часов и заодно дать попастись коню. Впереди ночь, лишний привал не помешает... В дом заходить он не стал, устроившись у печурки. Щепок хватало, и вскоре огонь весело лизал старые потрескавшиеся камни. Войчемир пожалел, что бывшие хозяева не оставили мешочка сухого липового цвета или хотя бы рябины - теплый напиток пришелся бы кстати. Оставалось просто подогреть воды, тем более ручей был совсем рядом, шагах в сорока. Огонь пылал вовсю, рассеивая вечерние тени, в миске кипела вода, и брошенный дом внезапно показался даже уютным. Невольно подумалось, что своего дома у Войчи не было уже много лет, с того дня, как погиб отец. Терем в Ольмине, Кеевы Палаты все это чужое, временное. Впрочем, остальным Кеям приходилось жить так же. Сегодня - Савмат, завтра - Коростень, послезавтра - Валин или Тустань. Это не считая, что половина жизни проходит в седле. Даже Светлому - и тому не легче. Кеевы Палаты - дворец, крепость, сердце державы, но уж никак не родной дом. Впрочем, не ему, альбиру, тосковать об уютном доме. Хальг просто посмеялся бы над такими мыслями. "Мой дом на двух ногах есть",- сказал как-то суровый сканд, и Войча запомнил эти слова. Да, его дом тоже на двух ногах да на четырех копытах. Жаль только, под домом не земля и даже не песок, а трясина... Шум Войча услыхал издалека. Два месяца в порубе не прошли даром - звуки воспринимались остро, сильно, и тут же сами собой рождались ответы. Где-то вдали хрустнула ветка, затем еще, зашелестела листва, а Войча уже знал, что кто-то идет лесом, один, и это наверняка мужчина, причем крепкий и рослый. На миг вернулся страх, но Войчемир вспомнил, что на поясе висит меч" рядом достаточно поленьев, которые вполне сойдут за дубину, и успокоился. Стало даже любопытно, кого несет на ночь глядя, да еще не по тропе, а через чащу? Не иначе охотник, решивший заночевать в пустой избушке. Вот только шел охотник странно - таким шумом можно распугать половину леса. Прятаться Войчемир не стал. Меч лежал под рукой, рядом пристроился толстый обрубок полена, оставалось ждать. Шум был уже близко, слышны были даже шаги и тяжелое дыхание - не иначе охотник толст и страдает одышкой. И вот на противоположном краю поляны шевельнулись кусты. Войча без особого любопытства всмотрелся и сквозь вечерний сумрак различил высокую - повыше Хальга - фигуру. Тот, кто вышел на поляну, был широкоплеч, сутул, имел очень длинные руки и большую ушастую голову. И тут Войча понял, что зря обратил внимание на медвежий череп, зря решил остаться на поляне и уж совсем напрасно не кинулся наутек при первом же шорохе. Он не ошибся - перед ним был охотник, да только непростой. С этаким ушастым здоровяком он уже виделся, хотя и не здесь. У того была такая же густая шерсть, такие же глаза - черные, блестящие, и, конечно, когти, огромные, поболе медвежьих. Только теперь рядом не было Ужика, который мог пискнуть мышью и отправить косматое чудище за орехами. Войча боялся людей, но бояться следовало и кое-кого еще. Например, чугастра - лесного страшилища, которое теперь не торопясь шло к ярко горевшей печурке... Меч был уже в руке. В этот миг скрамасакс показался как никогда коротким ножик, а не меч. Но выбирать не приходилось. Войчемир прикинул, что поленом можно швырнуть прямо в лоб ночному гостю. Если у твари не хватит ума увернуться, можно будет сделать выпад - один, зато точный и смертельный, прямо в косматую грудь. Чугастр был уже рядом, и Войче вспомнилось, как он испугался в тот далекий уже летний день. Странно, но теперь, хотя рядом не было Ужика, страх почти не ощущался. Тогда повезло, может, повезет и сейчас? Тем более, чугастр вел себя вполне мирно. Косматая громадина смирно стояла, чуть склонив ушастую голову, словно не решаясь поглядеть человеку в глаза. - И чего? - не выдержал Войчемир.- Так и будем молчать? Собственные слова тут же показались верхом глупости. Не ждал же он, чтобы чудище заговорило |д по-сполотски! Но тут случилось то, чего ожидать и вовсе не приходилось. Чугастр дернулся, отступил на шаг и внезапно поклонился - низко, чуть ли не в пояс. - А-а-а..,- только и протянул Войча, но опомнился и важно кивнул в ответ. Неужели чудище признало его, урожденного Кея? Да нет же, Ужик просто смеялся над ним, говоря подобную чушь. Зверюге все одно, что Кей, что альбир, что последний бродяга. Но ведь кланяется! Выходит, что уважает? - Чолом! - Войча нахмурился, словно перед ним был не чугастр, а обычный лесовик-охотник, осмелившийся побеспокоить Кея.- И чего это тебе, косматому, дома не сидится? Чудище заворчало, лапа с огромными когтями несмело протянулась вперед, указывая на избушку. - Ты там что, спать собрался? - поразился Войча.-- Да ты и в дверь-то не войдешь! Это было истинной правдой, но чугастр отреагировал странно. Лапы обхватили ушастую голову, послышался странный звук - чудище выло, стонало, чуть ли не плакало. - Ты чего? Стало ясно - никто Войчей ужинать не собирается. Гость оказался смирным, более того, явно не в духе. Может, болен? Войчемир поглядел внимательнее и невольно отметил, что его прежний, летний, знакомец выглядел как-то иначе. И ростом, вроде, похож, и статью, да только тот был явно сам себе хозяин, этот же словно виноват в чем-то. Чудище еще немного повыло, затем когтистая лапа вновь указала на домик. Затем длинные черные пальцы сложились в кулак. Бум! Лапа что есть силы врезалась в широкую грудь. - Не понял! - строго заметил Войча.- А ну-ка еще раз! Трудно сказать, чего именно он ожидал, но чугастр повторил все в точности. Лапа протянулась вперед, затем - бум! - и вновь долгий тоскливый вой. Войча вздохнул, отложил меч в сторону и понял, что придется разбираться. Зверюга явно все понимала и даже пыталась что-то сказать. Но что? - Ты чего? Хозяина съел? Вой - на этот раз обиженный и совсем жалкий. Бум! Бум! Бум! Огромный кулак бил в грудь с такой силой, что стало поневоле страшно за ребра под мохнатой шкурой. И тут до Войчи что-то начало доходить. - Это... Этот дом... Никак, твой? Чугастр взревел, сел на желтую пожухлую траву и снова завыл, раскачиваясь из стороны в сторону. Отблеск огня упал на страшную черную морду, и Войча заметил в круглых глазах чудища слезы. - Ты это... Не надо! - Войча совсем растерялся. Ежели чугастр и вправду тут не гость, а хозяин, то отчего дом так мал? Почему все в таком запустении? И главное - чего плакать-то? Между тем чудище медленно встало, вновь ткнуло длинной лапой по направлению к избушке, а затем принялось что-то лопотать, совсем как человек, только слов не разберешь. Лапа указывала то на небо, то на подступивший к поляне лес, то вновь на избушку. И Войчемира посетила странная и жутковатая мысль. Ведь он слыхал об этом! Давно, краем уха, но слыхал! - Ты... Ты человеком был, да? Тоскливый вой, быстрый кивок, затем еще один - сомнений больше не осталось. Войча вздохнул, страх исчез, на смену ему пришла жалость. Это надо же, чтоб так не повезло! Жил себе лесовик, на охоту ходил, топил печурку... - Заколдовали? Именно об этом Войча и слыхал. Кобники, что в лесах живут, говорят, мастера на такие выдумки. Поссорятся с соседом, и глядь, тот уже на четырех лапах бегает. Или в шерсти да с когтями бродит, людям на страх. Чугастр покачал головой. Оставалось удивиться. - Так как же? Не оборотень же ты! Вновь послышался вой. Чудище вскочило, замотало головой, затем махнуло огромной лапой и безнадежно вздохнуло. И Войчемир сообразил, что попал в точку. - Оборотень, значит? Превратился... А назад не можешь, так? Выходило, что именно так. Из стонов, мычания и мелькания лап Войча уловил, что хозяин избушки жил тут много лет, но внезапно - и совершенно неожиданно случилась эта напасть. Оставалось поинтересоваться, ходил ли бедняга к знахарю, к кобнику, к чаклуну, наконец. Из горестных воплей и кивков стало ясно, что и к знахарю ходил, и к кому-то еще, очень серьезному, но толку не было. Уже просто из сочувствия Войча принялся спрашивать, давно ли подобная беда случилась. Выяснилось, и довольно быстро, что чугастром лесовик стал два года назад, и с тех пор бродит по лесу и горюет. Войче стало не по себе, но одновременно он почувствовал немалый интерес. Выходит, чугастры - оборотни! Да еще не по своей воле! Хотелось спросить и об этом, но не травить же душу бедолаге! Поэтому Войчемир решил действовать не прямо, а с подходом. Он поведал, что едет на закат и очень боится, что встретит в лесу чугастра, только настоящего. Нет ли тут и таких? Вопрос дошел не сразу, но затем чудище поняло и согласно закивало. Получалось, что не все когтистые зверюги - оборотни, иные и от рождения такие. Более того, Войче показалось, что его странный собеседник хочет пояснить, будто некоторые из косматых легко превращаются в людей - и обратно. Ему же не повезло. Выяснив для себя этот непростой вопрос, Войча уже подумывал, о чем разговаривать с бедолагой дальше, но чугастр встал, гостеприимным жестом указал на домишко, глубоко вздохнул и, поклонившись, медленно направился обратно в лес. Он шел, низко опустив ушастую голову, длинные руки со страшными когтями плетьми висели вдоль могучего торса, и весь вид у бедняги был словно у холопа, которого только что выпороли, причем явно не за дело. Войча хотел крикнуть вслед, чтобы тот не отчаивался, поискал иного чаклуна, поспособнее, а то и к рахманам обратился, но в последний момент прикусил язык. Легко давать советы! Это все равно, если бы стражники от душевной доброты посоветовали бы ему, Войче, покрепче помолиться Дию Громовику и Сва-Заступнице - авось вызволят! Пора было ехать, темная осенняя ночь вступила в свои права, и Войча неохотно стал собираться. Странная встреча не выходила из головы. Почему-то вспомнилась пещера среди черных скал, и огромные кости на каменном полу. Может, и волаты были вроде чугастров? Уж больно кости на человеческие не походили. Вроде, и руки две, и ноги, и голова на месте, но все какое-то другое. И Войчемир в который раз пожалел, что рядом нет Ужика. Тот бы пояснил. Или у своего Патара спросил, тот уж точно знает... Тропа вела прямо на закат, ночной лес был тих и спокоен. Никто, ни человек, ни зверь, не пытался задержать Войчемира. И конь попался подходящий, со спокойным норовом, совсем не похожий на беднягу Басаврюка. Вначале Войча постоянно оглядывался, останавливался, услыхав самый неприметный шорох, но постепенно осмелел, поверив в удачу. Места были и вправду глухие, глуше не бывает, а погоня ушла стороной. Братан Рацимир явно дал маху. Войча то и дело представлял себя на месте брата. Куда бы он послал погоню? Уж конечно не на закат! Чернобородый не верил никому и, похоже, даже представить не мог, что беглец будет пробираться к Сваргу. А если и послал десяток кметов, то, конечно, по главной дороге. Куда именно ехать, Войчемир не знал, но это не очень беспокоило. Старая граница лежала за Супицей, неширокой речкой, отделявшей землю сполотов от волотичей. Значит, достаточно перебраться через Супицу и найти первое же село. А там будут знать, где войско наместника. Правда, имелись еще какие-то бунтовщики, но Войча был уверен, что братан Сварг давно разделался с ними.