- ... и поког'мите товаг'ищей!
Дальше в пересказе отца:
- Тот нас привел, посадил. Красивые столы. Вилки, ложки, тарелки - как в ресторане. Но то, что нам в тарелки налили... - он брался за щеки. - Мама родная!.. Зачерпнули, отведали... и ложки положили. Баланда. И хлеб какой-то черный, липкий... Достали, что осталось в вещмешке: свой хлеб с запечеными яйцами, сало... Сахарин еще был. Спросили чайник кипятку. Своего поели и ушли.
Мне теперь понятны эти "купюры": в сталинщину сказать лишнее - пусть и в самом положительном смысле - что-то не учебниковое о Ленине, вообще о высших руководителях было чревато. А уже отсидел два года (из 10 возможных по приговору) как "враг народа". Знал, с чем сравнить кремлевский супчик. Запросто могли пришить дело еще.
... Только и пожил мой родитель нормально по-человечески при Хрущеве, когда вспомнили о "старых большевиках": дали отдельную квартиру, приличную пенсию. Помогли с изданием книги.
(При всем том уважал и ценил "Никитку" куда меньше, чем Сталина. Вот что тут скажешь!)
Но главное вот что: этот рассказ очевидца о том, чем кормили в 1919 году в кремлевской столовой, мне кажется, весит не меньше многих нынешних домыслов о пиршествах руководства в Кремле (типа "Мне г'юмку дюг'со и ананас!.." - и потом в блокадном Ленинграде. Какие к черту пиршества. Вот те, кто сие пишет по новому "социальному заказу", эти да - они там несомненно пировали бы. А те... это ведь были люди Идеи, не боявшиеся на каторгу и на смерть ради нее пойти.
Шкурники захватили Кремль (и все остальное) потом, когда идейных затравили и вырезали.
После этой поездки в Москву отец и пошел "на выдвижение" в коменданты Красноузенска. С тем самым совместительством.
4.
Вернемся в этот город осенью 1919-го. Отец в подавлении кулацкого восстания в том селе не участвовал, хватало дел в городе. Но список тех, кого надо "пустить в расход" на подпись, поскольку совместитель, принесли ему. Свои ребята-чапаевцы, коим нельзя не доверять.
Обыкновенный тетрадный листик, на котором написаны финалы жизней семи или восьми человек. "Именем Российской Советской республики..." Фамилия, инициалы. Может быть, еще год рождения.
Подписал. Унесли. Увезли арестованных, приговор исполнили тоже без него. Не первый и не последний. По логике "не мы, так нас".
(Конечно, сейчас легко разводить сопли: Ай-яй-яй! Тц-тц... зверства большевиков!
Между тем зверств с белой стороны было несравнимо больше. Настоящих. И показных, для устрашения. По очень простой логике: для белых врагами были все бедные, зарабатывающие на жизнь своим трудом - да-да, те самые трудящиеся. А ведь таких гораздо больше, нежели "зарабатывающих" чужим трудом.
... Сейчас делают исусика даже из Колчака. А ледяные "километровые столбы" вдоль ТрансСибирской магистрали из замороженых мужиков, с рукой, указывающей направление?.. Или вспомним хоть пьесу "Бег" Булгакова. При его явно "белых" симпатиях - и вешающий направо и налево генерал Хлудов. Пьеса в 8 "снах" - но как раз эти "фонари" были не сон для крымчан и всего юга Украины в 1920 году.
Об этом еще пойдет речь.
Есть и более конкретная литература. Например, брошюра упоминаемого в "Пятом измерении" Ивана Кутякова. Он был более по времени командиром 25-й Чапаевской: два с половиной года (тоже сплошь боевых), а сам Чапаев всего 5 месяцев. Но поскольку в НАШЕЙ реальности погиб и прославился не Кутяков, а Василь Иваныч, то брошюру "С Чапаевым по уральским степям" написал Иван Семеныч. В начале 30-х гг. ее издали, после ареста и расстрела комкора Кутякова, кавалера 4-х орденов боевого Красного Знамени (в более поздних понятиях это примерно Дважды Герой Советского Союза) как "врага народа" изъяли, при Хрущеве издали снова.
Так вот в ней он рассказывает о первой Лбищенской драме, происшедшей за пять месяцев до второй, в апреле 1919. И о зловещей роли белоказаков, коих отпустили из плена по домам. В том числе и в сей Лбищенск на реке Урал. Проявили гуманность и отпустили. Под обещание, что они больше не будут.
А когда к городу подступили белые, эти казаки из окон своих домов на выбор стреляли в спины красноармейцев. В итоге разгром, город оставили. Цитирую Кутякова: "Казаки торжествовали победу... Все раненые красноармейцы были расстреляны на Соборной площади, а сдавшиеся в плен (около 250 человек) были сожжены в облитом керосином амбаре". (И.С. Кутяков "Василий Иванович Чапаев", М., 1958, Воениздат, с.56.)
Гражданская война, кипящая и бурлящая социальная каша, в которой жизнь человеческая - тьфу.
Так вышло б и здесь, если бы победили те. И списков бы не составляли. "Имена де ты их, господи, веси...")
5.
Все бы ничего, но в подписанным отцом списке оказалась его двоюродная сестра. Урожденная Савченко, но вышедшая за жителя этого села Морковина. Богатея и закоперщика мятежа. Жена мужа (как и подобает хорошей жене) поддержала.
- Там пол-села Морковиных. И в списке почти все... - оправдывался потом отец (не передо мной). - Да разве бы я не вычеркнул, если б знал!
Да, может, вышло так, от замороченности. А может, не совсем. Возможно, вспомнилась та ночь в амбаре. Или недавняя гибель комдива, товарища юности. А скорее всего, сработала эта страшная логика взаимного остервенения, которой в гражданских и религиозных войнах не в пример больше, нежели в "нормальных" межгосударственных. Почему, не знаю, но это так.
Словом, сделано. Назад не вернешь.
Конечно, в родной Романовке об этом сразу узнали. Сенсация и скандал.
И Григорию Феофановичу, которого до этого все-таки уважали: обнищал, но брата выручил, - пришлось худо. Над ним смеялись: ты его спас, а он вон что учинил, сгубил родного человека! "Ты ведь, Григорий, Каина спас!.." Его ругали и позорили. И те, кто чем-то помогал ему, враз перестали это делать.
Соответственно доставалось и сынишке, тоже Ваньке, будущему - через полвека - рассказчику этой истории. От сверстников. Каковы взрослые, такие и дети.
Кончилось так: Григорий Феофанович продал свой земельный пай, избу - за сколько дали; на вырученные деньги купил молодого меринка. Запряг, посадил на телегу семилетнего Ванюшку (жену уже схоронил) - и уехал из Романовки навсегда.
Дорога пролегала через Красноузенск - но к младшему брату попрощаться он не завернул.
Часть третья "Тринадцать лет спустя"
1.
Действие переносится на Украину в 1932 год. Отец снова в 25-й Чапаевской дивизии. Позади гражданская война с ее бедами и озлоблением, неудачный польский поход и многое еще. Десять лет мирной жизни.
О брате Григории не было никаких вестей. Отец знал, что он уехал из Романовки, понимал причину; конечно, сожалел, что не смогли встретиться и объясниться. Но жизнь крутит по-своему и решает по-своему. Теперь у него вторая семья, трое дочерей (одна от первой умершей жены) и на подходе - я.
И должность посерьезнее: командир роты курсантов в дивизионной школе.
(На похороны его в апреле 1961 вместе с сестрой Полиной и ее мужем пришел давний сослуживец, тоже еще по Двадцать пятой, подполковник в отставке. Присмотрелся:
- Полина, так это твой отец!? Наш ротный, я у него курсантом был. Знаете, - это уже ко мне, - мы его звали "мама Савченко". Как он с нами возился! Всему учил: и как портянки заворачивать, чтоб в походе ногу не стереть, и пулемет разобрать и собрать с завязанными глазами... С пулеметом - так это мне жизнь спасло: не разобрался бы однажды ночью наощупь, где заело-заклинило, не исправил - и кости мои б уже сгнили!..)
Такое повышение произошло потому, что и образования у отца прибавилось: кроме 4-классного сельской школы еще и школа "Выстрел". Она, кажется, есть и поныне, носит имя маршала Шапошникова, называется офицерской... но в те времена назвать красного командира "офицером" было несмываемое оскорбление.