— Хочешь сказать, Тринерон преследует другие цели?
— Могу лишь сказать, что он использует Гроггана и других людей, подобных ему. Они делают то, что ему нужно. Но вот мотивы у всех его подручных разные.
Мы замолчали. Признаться, я и не задумывался обо всём этом, а потому могу смело сказать, что Бессмертному удалось меня удивить. Даже стало интересно — чего же тогда может хотеть Хранитель? Что будет, если ему удастся добиться своего? Логично предположить, что ему требуется огромное количество энергии — но для чего? Да, он — не мой враг, и мне не должно быть до этого дела… Но вот ведь проблема: если я остановлю Гроггана, а Вселенная после этого погибнет — то смысл трепыхаться? Получается, и в моей равнодушной позиции есть свои слабые стороны…
— Ты сказал, у Гроггана нет смирения, — снова заговорил Бессмертный. — Но есть ли оно у тебя?
Я горько усмехнулся.
— Моя жизнь мне не принадлежит и никогда не принадлежала. С самого момента моего появления в Нирионе меня только и делают, что дёргают в разные стороны, как куклу. Куда ни плюнь, всюду находится тот, кто имеет на меня какие-то планы. Меня нет, я — спутанный клубок чужих интересов. Вот кто ты такой? Какую силу ты представляешь? Молчишь. Почему Явор удостоил меня своим присутствием, чего он в действительности хотел? Тоже никто не скажет. — Я сплюнул через плечо. — Я уверен, что всем с самого начала было известно, кто я такой. Даже Дисс знал обо мне что-то, чего так и не сказал. Ты знаешь. Грогган знает. Явор знает. Все, кроме меня. Но я и с этим смирился, и ни у кого ничего не спрашиваю. Сначала спрашивал, а теперь — да подавитесь вы своими тайнами.
Бессмертный внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Я могу тебе прямо сейчас рассказать. Всё как есть.
Я отрицательно покачал головой:
— Мне без разницы. Гроггана переживу — и ладно. Да и не смогу я тебе поверить после всей лжи, которой меня пичкали девять с лишним лет. Всех вас в Бездну. Если бы существовало место, куда вы все не смогли бы добраться — я бы с удовольствием в него заполз и сдох там. В тишине и спокойствии. Но это было бы возможно, если бы я мог выбирать. Проблема в том, что любой мой выбор даёт преимущества одним и досаждает другим. Из-за этого меня и не хотят оставить в покое. Я, как ты наверняка знаешь, один раз попытался уйти в сторону. Уже на следующий день мне дали понять, что ничего не выйдет. Вы никогда не переведётесь. И после того, как я убью Гроггана, на моём пути к свободе встанет следующий. И так до самой смерти.
— Ты же понимаешь, что это применимо к любому человеку?
— В разной степени. Из-за моей… необычности на мне завязано слишком много узлов. При таком их количестве, чем больше трепыхаешься — тем сильнее запутываешься. Я и не пытаюсь освободиться, ты видишь? Прошло время бунтарства. За год с небольшим я потерял Дисса, Лину, Кира и Арджина, самых дорогих мне людей, и всё ещё сражаюсь. Сила духа? Нет. Смирение. Я просто иду по пути наименьшего сопротивления — потому что если остановлюсь, то недовольными останутся все и затянут верёвки на моей шее так, что не вдохнуть. Плавали, знаем. Надеюсь только, что меня больше не будут пытаться вдохновить и склонить на свою сторону. Тошнит уже от всех ваших разговоров. Каждое слово воняет тухлятиной.
Я ещё много чего хотел сказать, но остановился. Какой смысл говорить? Словно кто-то меня когда-то слушал… Бессмертный, правда, не перебивал, не спорил и не пытался меня ни к чему склонить. Пожалуй, единственный из всех. Но от этого доверие к нему не увеличивалось, а наоборот, падало до самой низкой отметки. Потому что на фоне остальных его непосредственность выглядела очень подозрительно.
Парень молчал какое-то время, даже не шевелился — просто глядел в костёр. Он настолько слился с обстановкой, что через какое-то время я перестал его замечать, увлёкшись экспериментом. Образец, получившийся в итоге, вполне меня удовлетворил.
Рядом послышалось хлопанье крыльев — это неподалёку приземлилась любопытная пустельга. Я даже удивился — охотится посреди ночи, что ли? Птица потешно вертела головой, рассматривая сидящих у костра двуногих, но держалась на безопасном расстоянии. Немного посомневавшись, коротко вскрикнула и подскочила на полшага ближе.
Задумчиво посмотрев на свой финальный образец, я бросил его птице. Сокол снова вскрикнул, грозно встопорщил крылья, но всё же пригляделся к подачке. Клюнул её раз, другой, а потом резко схватил мышь и улетел.
— Отлично, — резюмировал я и отпустил порядком измученную мышь на свободу.
Бессмертный, наблюдавший за моими действиями, прищурился и тихо сказал: