– Что там? – с любопытством спросил Макс-Йозеф, пока отец изучал находку, рассматривая лист и так и эдак.
– Не разберу… вроде по-латыни. На, сам читай. – Капитан сунул бумагу сыну. И, не удержавшись, ехидно прибавил: – Это ведь ты в нашей семье мастак по части иностранных языков.
Герр Кунце намекал на учебу сына в Гейдельбергском университете. Десять лет назад отпрыск бравого капитана успешно закончил факультет филологии, но, вместо того чтобы погрузиться в науку, внезапно увлекся мотоциклами. Связался с байкерами, стал раскатывать на своем фырчащем железе по всей Европе и, по расчетам безутешного отца, вскоре должен был сломать себе шею или, как минимум, сесть в тюрьму. Однако не случилось ни того, ни другого. Через пару лет блудный Макс-Йозеф возвратился на родину, где открыл небольшую мастерскую для «харлеев», «хонд» и прочего двухколесного металлолома. Хорошо еще университетские знания приносили кое-какую пользу. Во всяком случае сын капитана гвардии мог объясниться с любыми туристами, причем с некоторыми болтал довольно бойко. Наверное, о мотоциклах же.
В ту секунду, когда Макс-Йозеф взял в руки найденный лист, умирающий открыл глаза. Он с трудом сфокусировал взгляд на герре Кунце и почти беззвучно зашевелил губами. Капитан наклонил ухо к самому лицу человека из «мерседеса», чуть-чуть послушал. Затем отодвинулся, разочарованный.
– Ну-ка, сынок, поговори с ним сам, – скомандовал он. – Сдается мне, он по-нашему совсем ни черта не умеет.
– Ду ю спик инглиш? Парле ву франсе? – немедленно затараторил Макс-Йозеф, придвигаясь ближе.
Человек в белом пиджаке перевел мутнеющий взгляд с Кунце-старшего на Кунце-младшего, сморщился и тихо шепнул:
– Poshol nа her, mudak!
После чего умер уже окончательно.
Часть Первая
Бульон из намеков
Глава первая
Канун вендетты (Яна)
– Брысь, Пульхерия! – сказала я и невежливо столкнула кошку на пол. – Тут и без тебя, сестричка, тесно. Сама разве не видишь? Ванна, раковина, стиральная машина, фен, шкафчик со склянками. Полным-полно вещей. Для флоры и фауны место не предусмотрено.
В прошлой жизни моя кошка была рыбкой. Или пожарником – одно из двух. Всякий раз, когда я наливаю воду в ванну, кошка прибегает и усаживается на край. И балансирует там, уставясь на блестящую водяную струю, до тех пор, пока я не поверну кран или не вытурю прочь незваную гостью. При этом о своей нынешней, то есть кошачьей, природе она не забывает и брезгливо поеживается всякий раз, когда брызги попадают ей на шкурку. Однако сидит.
– Мур, – огорчилась Пульхерия и ушла на кухню проверять свою пустую миску. Вдруг там за последние пять минут образовалось граммов триста свежего палтуса? Кошка моя, в принципе, всеядна и охотно лопает сухой корм. Но помечтать любит о высоком.
Пульхерия – имя благоприобретенное. Его нарастила я сама, для солидности. Когда эта рыже-бело-черная живность размером с крысеныша была подарена мне папочкой на новоселье, ее еще звали просто Пуля. Мой папа Ефим Григорьевич Штейн выудил самое дорогое ему слово из профессионального лексикона и отдал его кошке. Только не подумайте, что мой предок – егерь или снайпер. Он преферансист. Всю жизнь он отпаял в своем радиотехническом НИИ, получая копейки, и лишь теперь, после выхода на пенсию, стал зарабатывать более-менее нормальные деньги. В общем-то, папа намекал, что готов подарить мне в придачу к Пуле еще и столовый гарнитур, или навороченный ноутбук, или арендовать для меня катер на все лето, но я очень ласково эти благородные идеи отмела. Спасибо, папочка, не надо. Твоя спокойная старость нуждается в радостях жизни, которые стоят денег. А я девушка самостоятельная, самолюбивая и временами даже обеспеченная. Что захочу, куплю себе сама. На родительской шее я старалась не сидеть с юных лет, а сейчас не буду и подавно.
Я кинула в ванну щепотку красной ароматической соли с календулой, попробовала мизинцем воду и решила, что минуты через три температура будет как раз: не сваришься, но и не замерзнешь.
И тут проснулся зараза телефон, лежащий между феном и шампунями. Дзынь-дзынь-дзынь – это, конечно же, Кусин. Нормальные люди с утра меня не дергают. Знают, что в гневе я бываю страшна. А вот Вадик иногда теряет чувство реальности. Он думает, если мы два года сидели за одной партой и разок-другой целовались в девятом классе, то теперь у него на меня эксклюзив. Большая ошибка.
– Да-а! – сказала я трубке.
– Привет, старушка! – жизнерадостно пробулькал Вадик. – У меня тут вечером прямой эфир, кнедлики с Ксан-Ксанычем, и я хотел проконсультироваться…
– Здесь нет никакой старушки, – холодным гестаповским тоном оборвала его я. – Вы ошиблись номером.
Слабонервный профессор Плейшнер после таких слов схватился бы за сердце и кинулся жевать горстями цианистый калий. А толстокожий, как бегемотище, Вадик просто повесил трубку: решил, что и вправду ошибся. И быстренько набрал мой номер снова.
– Да-а! – сказала я тем же тоном.
– Ефимовна, ты, что ли? – спросил Вадик. Уже с некоторым сомнением.
– Нет, не я! – К своему прежнему гестапо я присовокупила еще ледяное презрение Снежной Королевы, которую некий болван вздумал угостить горячими пончиками.
И дала отбой. Будем надеяться, что у ведущего телепрограммы «Вкус» проснется природная соображалочка. Раньше как-никак Вадик был толковым дизайнером. В поп-звезды российской кулинарии он выбился не так давно. Мысль превратить домашнее хобби в доходный медиа-бизнес пришла к нему одновременно с кризисом отечественного дизайна.
Я села на край ванны и стала ждать, когда телефон прозвонит в третий раз. Больше минуты Кусин не выдержит. Хоть время засекай.
В принципе, все мужики поддаются дрессировке, когда им что-то надо. Вадику, я догадываюсь, надо было сильно. Имидж великого телекулинара требовал непрерывной практической подпитки. А чтобы не уронить свой эфирный рейтинг, следовало еще тусоваться с полезными кадрами до упора и до упада. Из двух зол маэстро Кусин, понятно, выбрал большее, то есть тусовку, а зло меньшее все пытается свалить на мои плечи. Однако впрягаться в должность тайной советчицы Вадика и идти к нему на оклад я не собираюсь. Деньги я уважаю, но выше денег ценю свободу. К тому же на свободе я и зарабатываю больше – благо мои партнеры ведут себя цивильно, не пытаясь меня кинуть. Есть, конечно, исключения. За последний год их оказалось три. Причем два из них к сегодняшнему дню уже пострадали от собственной глупости и мелкой жадности.
Первый, мой несостоявшийся ухажер Сема Липатов, крупный отечественный предводитель тортов и пирожных, нанял меня выводить из штопора его «Сладкую сказку» – приют для будущих диабетиков. Липатов зря винил персонал в кражах: деньги улетали на ветер безо всякого воровства. Тамошние пекари, к примеру, зверски злоупотребляли сдобой, молотым миндалем и сахарной пудрой, отчего их фирменный струдель еженедельно сжирал бюджет, а не приумножал его. Когда же я за каких-то два дня урезала до нормы бизнес-план заведения и ввела в разумные рамки буйную фантазию кондитеров, скаредный Сема решил, что обещанные им пятьсот евро – больно жирно для барышни-консультантки. А потому явочным порядком ужал сумму вдвое. Я мягко возразила. Липатов меня послал. В итоге ему пришлось отвалить уже две тысячи евро санэпиднадзору который, подкравшись незаметно, выудил из главной кастрюли с заварным кремом огромный серый булыжник. За найденного там дохлого мыша с Семы бы, разумеется, содрали всю пятерку, но я проявила гуманность. Жертвовать мышиной жизнью ради бабок – не мой стиль. К тому же на идиш фамилия моя значит «камень», так что Семен Маркович должен был допетрить, по чьему конкретно желанию крем и булыжник встретились в одной кастрюле.
Другой отморозок, бывший телебосс Кеша Ленц, рухнул в московский ресторанный бизнес прямо с заоблачной верхотуры Останкинской башни и вдоволь наломал дров, пока добренькая Яна Ефимовна не взялась облегчить его участь – причем за смешной гонорар (на неофитах, я уверена, наживаться грех). По моей наводке Кеша попер из «Кассиопеи» косорукого Ржепу умеющего даже сочный стейк-портерхаус домучить до кондиций резиновой подметки. Свежая вакансия с моей же подачи была заполнена Бобой Вишневским, питерским гением яблочного пирога. Московский клиент стал слетаться на пирог, как плодовая мушка на патоку. Сборы подскочили раз в пять. После чего неблагодарная скотина Ленц увильнул от расплаты со мною: он, мол, так и так собирался заменить шеф-повара, и Яна Штейн здесь ни с какого бока. Знать он не знает Яну Штейн. Кто еще такая Яна Штейн? «Нарываетесь, Иннокентий Оттович», – честно предупредила я. «Гуляй, девочка», – отмахнулся Ленц, воображая, будто его телевизионные прихваты сработают и на новом месте. Как бы не так! Уже через сутки после этого разговора Ржепа подал в Арбитражный суд иск за незаконное расторжение контракта и, прицепившись к малозаметному пунктику 9.4, слупил с Кеши по полной программе плюс моральный ущерб. Хозяин «Кассиопеи» догадался и без подсказки, какая именно гадина просветила юридически темного повара. По гражданскому праву у меня на юрфаке были только отличные оценки.