А вот и тихий Природоведческий музей.
Не знала, что такие богатства есть на Львовщине!
Но где же Профессор? Получить бы все скорее да передать на хранение с какими-нибудь сувенирами супружеской чете Горбачей. Так советовал Голджерс. Их, конечно, никто проверять не будет, потому что они — дряхлые старики. Выехали в Америку еще до первой мировой войны. Теперь приехали как туристы «домой», будто их тут ждали.
Ясинская начала кусать губы, хотя понимала, что это злость заставляет ее так думать о стариках, доверчиво согласившихся сохранять ее сумку с сувенирами, в которой были запрятаны непроявленные пленки. А вот и Профессор. В руках у него что-то завернутое в газету. Подождав, пока все вышли, быстро подошел к стенду, развернул. Небольшой зеленый томик. Положил его на стул и сразу же исчез в другом зале. Дарья быстро схватила книгу и бросила ее в портфель, оглянулась…
Еще около часа ходила по залам. Наконец, беспокойство улеглось, и она уже с интересом рассматривала бабочек, рыбешек, гербарии. Даже начала записывать названия неизвестных ей растений и животных в блокнот.
Вышла. Не спеша добралась до стоянки такси.
— В «Интурист» прошу. Здесь недалеко, но меня друзья ждут… Спешу…
Машина завернула за угол, потом еще за один, потом еще…
— Подождите! Мне же в «Интурист». Куда вы меня везете?
— Не беспокойтесь, гражданочка, — весело ответил шофер. — Видите знаки? Я не имею права их нарушать! Сейчас будете на месте. Там ремонтируют водопровод и перекрыли дорогу. Приходится объезжать.
Дарья немного успокоилась.
— А что, у вас часто ремонтируют водопровод?
— Нет, только там, где старые трубы. Прокладывают новые, — ответил шофер безразлично.
Но неожиданно машина остановилась. Еще секунда — и в такси около Дарьи оказались мужчина и женщина. Женщина вежливо попросила:
— Прошу не волноваться. Мы работники госбезопасности, хотим вами поговорить, кое в чем разобраться.
Дарья содрогнулась, лицо ее перекосилось. Хотела ответить, но ее снова успокоили:
— Уже подъезжаем.
Открылись ворота, а потом дверцы машины.
— Просим. Наверх. Вас уже ждут. Портфель держите в руках. Отдадите, когда попросят…
САМОУБИЙСТВО ПРЕДОТВРАЩЕНО
В кабинете только двое. Спокойный, немного усталый полковник и Дарья Ясинская, у которой от волнения лицо покрылось красными пятнами. Долго молчат.
Иван Иванович Чубенко внимательно изучает написанные мелким почерком слова на папиросной бумаге.
— Вот видите — обращение к руководителям провода. Профессор хочет денег. А вот — информация о военных объектах, об экономическом положении, в частности данные о Львове. Схемы, условия связи… Эти документы дорого стоят. Вы бы, конечно, получили большую сумму, если бы перевезли их за границу.
— Я ничего не знаю. Меня привезли к вам без оснований. Я подданная другого государства, и вы не имеете права меня задерживать.
— Но у подданной другого государства в корешке книги обнаружены документы, которые свидетельствуют о шпионско-разведывательной деятельности.
— Эту книгу мне подарил незнакомый мужчина…
— Так просто подарил?
— Я думала — добрый человек. Вы же сами видите, я интересуюсь флорой Львовщины, записываю названия растений.
— Но в корешке книги обнаружены эти документы.
— Они не мои. Я ничего не знала.
— Какой он на вид, тот мужчина?
— Молодой, чернявый, в сером костюме. Назвался Владимиром.
— Это тот, с которым вы познакомились в Одессе?
— А откуда вы знаете?
— Мы знаем и то, что вы фотографировали военные объекты. Вот заявление проводницы. Она так и пишет: «Туристка из шестого купе фотографировала воинские части, оборонные объекты». Что вы можете на это ответить?
— Мне известно, что в моем фотоаппарате пленка без военных объектов.
— Мы ждем от вас правдивых объяснений…
— Я говорю правду…
Полковник снял трубку:
— Прошу лейтенанта Загайного зайти ко мне…
Через минуту Владимир открыл дверь. В том же костюме, в котором он был в Одессе, подтянутый, спокойный…
— Володя, скажи им, — вскочила Дарья.
Но Владимир отрапортовал:
— Товарищ полковник, лейтенант Загайный по вашему вызову прибыл.
— Садитесь, Владимир Емельянович! Будете записывать показания госпожи Ясинской.
Ясинская встала, хотела сделать шаг, но вдруг начала кусать воротник платья.
— Ампулку с ядом вам заменили еще в Одессе, — успокоил ее полковник. — Вы же были «невестой» Володи. А он не мог допустить, чтобы вы воспользовались таким примитивным методом самоубийства, да еще в решающую для вас минуту!
Это был точный удар. Такого конца она не предвидела. Голджерс сам уговорил ее взять эту ампулу на случай провала. Теперь ее родители не получат большой суммы, на которую она себя застраховала. Села, слабым голосом начала:
— Ваш выигрыш! Мне не повезло. Я дам объяснения. Расскажу о Паськевиче, Голджерсе и других. Но… не этому человеку. Не могу смотреть на него.
— Пожалуйста, пройдемте в другую комнату, — предложил полковник. — Помочь или вы сами встанете?
Ясинская вышла.
Вскоре Иван Иванович вернулся в свой кабинет. Лейтенант ждал. Был взволнован.
— Ну вот, Володя, Ясинская дает показания Панчуку. — Полковник сел за стол, подпер рукою щеку.
— Наконец все кончилось — и без выстрела, Иван Иванович! — проговорил Загайный.
— Нет, ошибаетесь, Владимир Емельянович, — тихо ответил полковник. — До конца еще очень далеко. Дело только начинается…
А за окном во Львове зеленело прекрасное лето.
ИЛЬЯ МЫШАЛОВ
ПАМЯТЬ
Я ехал в Олеско, чтобы поклониться его могиле. В руках у меня был букет красных пионов — свидетельство того, что память о нем живет в сердцах его боевых товарищей. Этот букет они поручили положить к подножью памятника чекисту капитану Николаю Васильевичу Капустыринскому.
Автобус отмеривал километр за километром, а в памяти моей всплывали рассказы свидетелей теперь уже далеких событий, и перед глазами, словно живой, вставал образ героя.
— Кому в Олеско — готовьтесь к выходу, — раздался задорный голос водителя автобуса. Я поглядел в окно. По обочинам дороги мелькали ярко-красные огоньки созревшей рябины, зелень елок, багрянец кленов. И я подумал, что вот в такой же осенний день 1946 года в Олеско прибыл новый оперуполномоченный капитан Николай Капустыринский.
— Тихо у вас тут… Хорошо… Только год прошел после войны, а ее словно и не было. Если бы не знал, то никогда бы и в голову не пришло, что тут проходили ожесточенные бои, — говорил своему начальнику майору Худякову капитан Капустыринский.
Тот усмехнулся и ответил:
— Обманчивая у нас тишина, Николай Васильевич.
Новый оперуполномоченный вскоре лично мог убедиться в достоверности этих слов.
Предатели украинского народа — оуновские бандиты террором, поджогами, зверскими расправами над людьми стремились помешать становлению новой жизни.
…За плечами у капитана Капустыринского — богатый боевой опыт, приобретенный на фронте. От командира взвода до начальника разведки артиллерийского полка прошел он путь в годы Великой Отечественной войны. Ордена Красного Знамени, Отечественной войны, боевые медали говорили о его храбрости, мужестве, военном мастерстве. Чекистская работа теперь требовала от него новых знаний, навыков, умения.
Навыки, опыт… Они приходят со временем, в практической деятельности. Общение, совместная работа с такими опытными оперативными работниками, как Худяков, Ульянов, обогащали опыт Капустыринского. Многое постиг за короткий срок Николай, глубоко понял, что успех чекистской работы прежде всего зависит от связи с народом.
Нового оперуполномоченного скоро узнали в разных населенных пунктах района. Офицер подкупал людей своей непосредственностью, умением располагать к задушевным беседам. Нередко он слышал от своих собеседников то, что бандиты угрожают расправой активистам. Вот крестьяне начали поговаривать о том, чтобы колхоз организовать, так эти мерзавцы хаты палить стали.