— Да-а, — сказал я, — неприятно. Это что же у вас, наследственное или результат заболевания?
— Наверное, наследственное. Недаром у меня и фамилия такая — Тупицын. Вероятно, еще предки славились.
— А к врачам вы обращались?
— Обращался. Никаких пороков не находят, а глупость, говорят, извините, еще лечить не научились. Словом, дурак и все тут! Вот и сейчас: вам работать нужно, а я вас всякой ерундой занимаю.
— Что вы! — сказал я, опуская карточку в машину. — Все, что вы говорите, так необычайно.
— Необычайно! В том-то вся беда, что необычайно. Ведь я, по существу говоря, паразит. Люди работают, чтобы меня прокормить и одеть, а я не вношу ни малейшей лепты в общий труд. Больше того: все знают, что я тупица, и всячески стараются скрасить мне жизнь. Я получаю самые последние образцы одежды, приглашения на лучшие концерты, все деликатесы. Даже девушки кокетничают со мной больше, чем с другими, а на черта мне все это нужно, раз делается просто из жалости?!
Он погрозил кому-то кулаком и побежал к выходу.
Я хотел пойти за ним, как-то утешить, но тут раздался звонок.
Машина кончила анализ. Я схватил карточку. Опять неудача! Моя гипотеза никуда не годилась.
Больше года я провел в высокогорной экспедиции, в надежде, что эта работа излечит меня от желания стать теоретиком. Однако ни трудности походов, ни подъем в верхние слои атмосферы, ни совершенно новая для меня сложная техника физических экспериментов не были в состоянии отвлечь от постоянных дум об одном и том же. Новые гипотезы, одна другой смелее, рождались в моем мозгу.
Получив отпуск, я сейчас же помчался в Академию Познания..
За это время в зале логического анализа произошло много перемен. Моих любимцев — электронных анализаторов — уже не было. Их место заняли крохотные машинки неизвестной мне конструкции, способные производить до трех миллиардов логических операций в секунду. В конце зала я увидел массивную дверь, обитую звукоизоляционным материалом. На двери была табличка с надписью: «Консультант».
Возле двери, в кресле, сидел старичок в академической ермолке. Он просматривал рукопись, лежавшую у него на коленях, время от времени нетерпеливо поглядывая на часы.
Дверь отворилась, и старичок, с неожиданной резвостью, вскочил, рассыпав листы по полу.
— Федор Михайлович! — сказал он заискивающим голосом. — Может быть, вы мне уделите сегодня хоть пять минут?
Я перевел взгляд и обомлел.
В дверях стоял тот самый юноша, который прошлый раз жаловался мне на свою судьбу.
Но это был уже совсем другой Тупицын.
— Не могу, дорогой, — снисходительно сказал он. — У меня сейчас свидание с академиком Леонтьевым. Он записался ко мне на прием неделю назад.
— Но моя работа гораздо важнее той, что ведет Леонтьев, — настаивал старичок. — Я думаю, он, как честный ученый, сам это признает!
— Не могу, я обещал. А вас я попрошу зайти… — Тупицын вынул записную книжку, — на той неделе, ну, скажем, в пятницу в двенадцать часов. Устраивает?
— Что ж, — вздохнул старичок, — если раньше нельзя…
— Никак нельзя, — отрезал Тупицын и направился к выходу.
Несколько минут я стоял, пораженный этой метаморфозой, затем бросился за ним вдогонку.
— Здравствуйте! — сказал я. — Вы меня не узнаете?
Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить, и вдруг рассмеялся.
— Как же, помню! В этом зале, не правда ли?
— Конечно!
— Вы знаете, — сказал он, беря меня под руку, — я в тот день был близок к самоубийству.
— Очевидно, вы себя просто недооцениваете. Болезненный самоанализ, ну, какие-нибудь неудачи, а отсюда и все остальное. Скажите, что же помогло вам найти место в жизни?
— Видите ли, — замялся он, — это не так легко объяснить. Я ведь вам говорил, что я тупица.
— Ну вот, — сказал я, — опять за старое! Лучше расскажите, чем вы тут занимаетесь?
— Я консультант по немыслимым предложениям.
— Что?! Никогда не слышал о такой должности. Разве логического анализа теперь недостаточно, чтобы отсеивать подобные предложения?
— Достаточно. Но я как раз их придумываю.
— Для чего?
— Чтобы дать возможность ученым построить новую теорию. Вы ведь все находитесь в плену логики. Всегда во всем ищете преемственность, логическую связь с тем, что уже давно известно, а новые теории часто требуют именно отказа от старых представлений. Вот Леонтьев и посоветовал мне…
— Но как же вы это можете делать, будучи, простите за откровенность, профаном?
— Как раз потому мне часто удается натолкнуть ученого на новую гипотезу.
— Чепуха! — сказал я. — Форменная чепуха! Так можно гадать до окончания века. Я, правда, ученый-любитель, но проблема, которая меня интересует…
— А что это за проблема?
— Ну, как вам проще сказать? Мне хочется найти объяснение, почему антиматерия в доступном нам пространстве распределяется не так, как обычная материя.
— А почему она должна быть так же распределена?
— Потому что признаки, которые ее отличают, ну, скажем, направление спина, знак заряда и другие, при образовании частиц могут появиться с такой же степенью вероятности, как и в привычном нам мире.
Он закрыл глаза, стараясь меня понять.
— Значит, вас интересует, почему антиматерия распространена не так, как обычная материя?
— Да.
— А почему так, вы знаете?
— Что — так?
— Почему именно так распределена обычная материя?
Вопрос меня озадачил.
— Насколько мне известно, — ответил я, — еще никто…
— Не можете же вы знать, почему не так, когда не знаете, почему так. — Кажется, он безнадежно запутался в своем софизме.
— Нет, — ответил я улыбаясь, — все это, может быть, и забавно, но вовсе… — на мгновение я запнулся, — вовсе не так уж глупо! Пожалуй, лучше всего мне работать в экспедиции!
ОЛЕГ ТАРУТИН
Вот хоть убей — не знаю
…Исчез с экрана умница ученый, симпатичный эрудит, постоянно ведущий эту телепередачу, исчез его лобастый оппонент. Под тихую музыку покатились снизу вверх по сизому полю экрана титры.
Кончилась передача.
Возникшая затем на экране женщина-диктор на миг замешкалась, беззвучно шевельнув губами и коснувшись рукою волос неконтролируемым Жестом. Взгляд ее, устремленный в пространство, тоже был в этот миг какой-то бесконтрольный и трогательно-человечный.
Видимо, там, у себя в студии, она тоже только что посмотрела эту самую передачу и была в высшей степени поражена.
Но диктор — человек служивый и опытный, — уже самое малое время спустя овладев собой, звучным голосом посулила «уважаемым телезрителям» следующее в программе зрелище, улыбнулась и исчезла.
И опять было зазвучала музыка и покатилась по экрану первая шеренга новых титров, но кто-то поспешно метнулся к телевизору. Кнопка щелкнула, и, высверкнув яркой звездочкой, экран погас.
— Да-а… — протянули в полутьме комнаты. — Как это они — все по полочкам… Здорово, а?
И заговорили тут все разом, и задвигали стульями, и качнули праздничный стол, за которым сидели.
Хозяйка квартиры зажгла свет, и все с любопытством оглядели друг друга: как, мол, тебе виденное-слышанное? Фактики эти тебе как, а?
Действительно, на редкость интересной была эта передача о теории вероятности, и захватывающе провели ее двое ученых. Говорилось тут (и доступно пониманию говорилось) о законе больших чисел; обсуждались понятия случайных событий, случайных величин; понятия распределения вероятностей случайной величины и так далее, и все — с максимально возможной простотой и кинооснащенностью: и графики, и научно-популярные кинокадры, и спокойно убеждающий баритон диктора.