Горин оцепенело смотрел на огонь. Он представил себе, как языки жадного пламени накинулись бы на его войско. Ему даже показалось, что лежавший на столе белый конь приподнял морду и жалобно заржал.
Начальник милиции вернулся в свой кабинет в скверном расположении духа. Он злился на себя за мальчишеский поступок…
«Хуже нет, когда срываешь плохое настроение на других… Ведь знаю, а вот не сдержался. А парень полдня пробегал в поисках заблудившегося лыжника», — вздохнул майор.
Резкий междугородный звонок заставил его вздрогнуть. Звонил начальник областного уголовного розыска. Спросил, как идут дела, нашелся ли пропавший мальчик.
— Нашли. Пошел не по той лыжне и вышел в десяти километрах от города. Пробегали полдня. Мальчишка не замерз, все нормально.
— Молодцы… Слушай, а чем у тебя занимается молодой оперуполномоченный Горин?
— Да так… Работает, — растерялся майор. Мелькнула мысль: «Неужели успел накляузничать? Когда?»
— Вот что. Пришли его к нам в Ленинград. На неделю примерно. Тут дело возникло, связанное с шахматами. А он — сильный шахматист. Нужна его помощь.
— Завтра Горин будет у вас, товарищ полковник, — обрадовался майор и облегченно вздохнул. Положил трубку, потер виски, встал. Вышел из кабинета, поднялся по узкой деревянной лестнице на третий этаж.
Горин уже успел убрать шахматы. Теперь он сидел за столом и писал. Увидев начальника, встал. Майор махнул рукой, устало сел, сказал:
— Сиди… Вот что, Глеб. Вызывают тебя. Завтра надо быть в Ленинграде. Помощь твоя требуется… Как шахматиста, — добавил он и улыбнулся. Когда майор улыбался, становилось видно, что человек он добрый и долго злиться не умеет.
Так оперативный уполномоченный уголовного розыска лейтенант милиции Глеб Горин начал заниматься «шахматным» делом.
Шахматы вошли в его жизнь давно, еще в младших классах школы. Занятия в школьном кружке, потом в кружке Дома пионеров, затем в шахматной секции университета. Многие часы и целые вечера ушли на овладение шахматной теорией и на игру в турнирах. Мир яростной и прекрасной игры, как назвал шахматы мудрец, захватил Горина. Шахматы приучили искать и находить выход в трудных положениях, всегда рассчитывать только на свои силы, бороться до конца. Шахматы закалили его характер.
С новым делом Горина знакомил старший оперуполномоченный Александр Долгов. Долгов был на десять лет старше Горина и на голову выше его. Сначала он показался Горину тугодумом. Но уже через несколько часов Глеб понял: первое впечатление, как это часто бывает, ошибочно.
Долгов рассказал о сути дела, которым им предстояло заниматься. Три месяца назад умер семидесятипятилетний пенсионер Александр Борисович Балакин. После него осталась большая коллекция шахмат, шахматных досок и богатейшая, на три тысячи томов шахматная библиотека.
В квартире, где помещались коллекция и библиотека, теперь жили внуки Балакина: студентка педагогического института Людмила и девятиклассник Володя.
Позавчера Людмила заявила о том, что из коллекции деда пропали редкие и очень дорогие шахматы из слоновой кости с позолотой.
— Читай, что я наработал, — закончил рассказ Долгов и придвинул Глебу папку с бумагами.
Глеб читал, наслаждаясь редким теперь, удивительно красивым каллиграфическим почерком Долгова.
«Как часто приходится разбирать закорючки и завитушки, затрачивая уйму времени на разгадывание текстов, написанных на родном русском языке. И как жаль, что в школе детей перестали учить чистописанию. Не разборчивый почерк — это прежде всего неуважение к людям, какой-то даже эгоизм. И лень. Научиться разборчиво писать может и обязан каждый», — подумал Глеб.
— Что скажешь? — спросил Долгов, когда Глеб закрыл папку.
— Первым подозреваемым был однокурсник Людмилы Геннадий Басов. Он был у них. После ухода Басова и обнаружилась пропажа.
— Правильно. Я занимался проверкой этого Басова. Шахматы взять он мог. Теоретически… Басов бывал у них и раньше, однако ничего не пропадало. Вообще… Люда сказала, что, как она считает, Геннадий взять шахматы не мог. Это ее хороший товарищ. И мне тоже кажется, что… не похоже, словом, что Басов украл шахматы. Знаешь это знаменитое латинское изречение: «После этого — не значит вследствие этого!» Полностью Басова мы пока исключить не можем. Но я чувствую, что это не он. А интуиции надо доверять.
— Может быть, и так. Но все-таки… — усомнился Глеб.
— И потом, если шахматы украл Басов, то он просто глупец, — продолжал Долгов. — Не мог же он не предвидеть, что чужих в квартире не было и подозревать будут прежде всего его… Вообще, если б речь шла только о Басове, стоило ли приглашать тебя? — рассмеялся Долгов.
— Ты прав, — улыбнулся и Глеб.
— Тогда так: оставим пока Басова в покое. Допустим, что он не совершал кражи, что он к ней не причастен. Что предпринять в этом случае?
— Я бы хотел сам осмотреть квартиру, — помолчав, сказал Горин.
— Это разговор. Поехали.
Двери им открыл высокий парень с угреватым лицом. Он, очевидно, сразу узнал Долгова. Натянул на подбородок ворот серого свитера, буркнул неразборчивое приветствие и крикнул:
— Люда, иди. Милиция!
Из комнаты к ним вышла девушка. Худенькая, коротко стриженная, она была похожа на старшеклассницу. Но Люда была уже на третьем курсе института.
— Вы живете вдвоем? — спросил Глеб, раздеваясь и проходя в комнату вслед за Людой.
— Да. Я и брат Вова.
— Как же вы обходитесь? — вырвалось у Глеба.
— Нормально, — покраснела Люда. — Я стипендию получаю, пенсию нам дают, дядя помогает…
Квартира Балакина была на третьем этаже старинного дома в центре города. В двух маленьких комнатах жили Люда и Вова. В третьей, большой, размещались экспонаты домашнего музея шахмат. Вся она была заставлена застекленными книжными полками, на которых стояли шахматы.
У Глеба разбежались глаза. Ничего подобного он в своей жизни не видел. С витрин на него смотрели шахматные фигурки из дерева и кости, фарфора и пластмассы, стали и бронзы, гипса и перламутра. Воины разных времен и народов, животные и рыбы, геометрические фигуры, обычные шахматы… Многоцветные и яркие, однотонные, потускневшие от времени. Очень старые, потрескавшиеся, облупленные. И совсем новые, как будто только что вышедшие из рук мастера. Взгляд невозможно отвести.
— Интересно? — спросила Люда.
— Поразительно! Это же настоящий музей! — воскликнул Глеб.
Он никогда не думал, что шахматные фигурки могут быть произведениями искусства. Глеб их всегда воспринимал иначе. Красоту создавали шахматисты в партиях, задачах, этюдах. Она таилась в содержании самой игры. Фигурки почти не замечались…
— Дедушка рассказывал, что тут собраны шахматы разных народов: русские, индийские, китайские, корейские, иранские, японские, монгольские, турецкие, из многих стран Европы… Вот эти, серебряные, изготовлены в Англии. А эти сделаны из гильз в окопе… Вот еще шахматы, которыми дедушка очень дорожил. Они достались ему от одного старого большевика-подпольщика. Сделаны из хлеба и клея в тюрьме… Здесь у дедушки был и музей, и кабинет, — рассказывала Люда.
Они подошли к большому письменному столу. Все предметы на этом столе были связаны с шахматами. Глеб сел за стол и почувствовал себя в сказочном шахматном царстве. Стакан для карандашей выполнен в виде шахматной ладьи. Абажур на настольной лампе оказался короной шахматного короля. Крышки у чернильниц — черная и белая пешки. Нож для разрезания бумаги заканчивался головой шахматного коня.
На столе лежала толстая тетрадь в твердой обложке. Люда раскрыла ее на первой странице. Глеб прочитал: «Каталог коллекции шахмат А. Б. Балакина».
Люда перевернула несколько страниц.
— Вот. Под номером тридцать три записаны пропавшие шахматы, — показала она.
Глеб прочитал: «Шахматы из слоновой кости. Покрыты цветными лаками и позолотой. Высота фигур 5–7 сантиметров. Италия. XVII век(?)»